Психология войны

Попросите Бека рассказать вам подробно о «медвежьих услугах» писателей и о «героях», оставленных на произвол судьбы (в большинстве случаев обреченных на неминуемую гибель), и о том что жизнь — движущая　сила в бою. О том, что трудноизлечимая болезнь современных писателей — гонка за красивой смертью героев приносит не столько пользы общему делу, сколько вреда, компрометирует структуру и организацию большого боевого коллектива — воинского товарищества— на глазах читателя и мира.　

Если бы я был писателем, то в этом рассказе не дал бы герою погибнуть. Человек цепляется за жизнь, принимает все меры для того, чтобы остаться в живых. Читатель включается в эту тему и вдруг она обрывается.　

О том, что отвага и трусость в бою колеблются непрерывно почти на острие ножа, держатся на волоске, расстояние от геройства до трусости один шаг, также, как и расстояние от любви к ненависти, надо писать.　

Без слабости герой не герой, а наши писатели и художники из героев всегда делают негероев, скрывая слабые их стороны, они не показывают как человек, преодолев внешние и внутренние трудности борьбы, стал героем. Пишут даже, что героям не присуще чувство страха. Разве это умно? Поэтому я сейчас и написал о том, что описание человека выпячиванием только его отваги, как врожденный дар природы, без угла, без края — очень кругленьким, скрыв от читателя параллельность и неизбежную сопровождаемость чувства страха — читателю, показывают героя как человека сверхъестественного подражать ему вместо вселения в него духа и способности совершать такие же подвиги, как и описываемый герой, при условии преодоления внутренних и внешних трудностей борьбы.　

Какую же мы преследуем цель, когда описываем героя?　

— Нужно, чтобы масса последовала его примеру, а когда описывают, как он крикнул, махнул рукой, так и свалил столько-то немцев. — Солдат и говорит: я пробовал, но у меня не выходит. Такой вымысел не оправдывает своего назначения. Когда пишут, что снаряды рвутся, пули свистят, летят мины — это понятно, но когда пишут, что он убил 50 немцев, а на самом деле пять, то этим приносят большой вред, душа и сердце болят. Я вот от такого неправильного изложения и предупреждаю. Ведь это ставит героя в неловкое положение перед товарищами.　

Ложь — вред.　

Вот еще пример. В центральной газете появляется　статья о том, что наши войска с боем взяли такой-то город. Воины знают о том, что было убито пять человек, а в статье напечатано 50. Солдаты, участники, почитали и переглянулись в недоумении. Такие факты приводят к недоверию, и у меня просто какая-то ненависть к этим газетным корреспондентам. Вот почему я и говорю: ложь — это яд.　

Конечно, вслух об этом не скажу, но в душе у воина остается осадок. Мне кажется, что таких корреспондентов надо было бы строго наказывать, которые все видят в розовом свете.　

Итак, вернемся к приезду Бека. На этот раз я его не ругал. Он явился ко мне беспомощным. Я не разрешил себе никаких резкостей по отношению к нему, и он уехал от меня довольным. Об этом он засвидетельствовал капитану Курманбеку Сагындыкову.　

В конце ноября я приехал в Москву. К моему приезду Бек заканчивал второй вариант второй повести. Она была несравненно лучше первой, но опять-таки не то. Мы с ним просидели над рукописью около двух недель. А тут, некстати, Союз писателей вздумал обсуждать повесть Бека.　

Бек очень волновался и даже боялся этого обсуждения, просил меня принять участие. Свою просьбу обосновывал тем, что он не сможет ответить ни на один из военных и военно-психологических вопросов, если таковые там будут задеты (а он был уверен, что именно эти вопросы будут в центре внимания). Я отказывался.　

И тут он поступил нечестно и коварно: через два дня приносит мне газету с объявлением, что 8 декабря в клубе Союза писателей будет обсуждение книги и что я в нем принимаю участие. Я возмутился. А Бек, хитро улыбнувшись, добавил:　

— В клубе висит большое объявление и там ваше имя написано крупными буквами.　

Мне пришлось пойти на это мероприятие без всякой подготовки. Народу было много. Любопытные москвичи и москвички прямо съедали меня глазами.　

Обсуждение открыл генерал-лейтенант Игнатьев. Слово было предоставлено Беку. Но он и тут поступил коварно: прочел первую главу и сказал, что он больше ничего не имеет сказать, так как полковник Баурджан Момыш-Улы лучше его сможет дальше рассказать и ответить на все интересующие аудиторию вопросы.　

Аудитория зааплодировала. А я стоял перед ней на трибуне с голыми руками…　

ПИСЬМО А.А.БЕКУ

Дорогой т. Бек!　

Я многократно должен извиниться перед Вами и, казалось бы, давно пора. Признаться, для этого нет ни одной минуты? не я располагаю временем, а оно располагает мною. Было бы совершенно несправедливо с моей стороны, если бы я потратил 2–3 часа на извинение перед Вами, поэтому, за все мои резкости, не разбираясь в деталях, могу написать от всей души — простите солдату.　

Что нового—19.$.43 г. нарком приказал величать меня полковником, чем и имею честь поздравить Вас.