Психология женского насилия. Преступление против тела

Во время беременности тело женщины захвачено, оккупировано, ведет внутреннюю борьбу и коренным образом изменяется, чтобы дать возможность другой жизни обрести форму. Такое желанное чувство целостности и полноты может перерасти в чувство почти психотического и параноидального поглощения. Женщины, у которых были трудности с матерями в ранних отношениях сепарации и индивидуации, вероятно, найдут эту ситуацию весьма тревожной, пугающе отличной от их сознательной фантазии о беременности. Искажения их собственных телесных границ, форм и сопутствующее чувство беспомощности могут стать невыносимыми для тех женщин, которые испытывают сложные чувства к своим телам и к целостности своих личных границ, или тех, для кого ненависть к телам их матерей теперь обращена против самих себя и их детей. Их собственное взрослое тело может стать символической репрезентацией матери и объектом нападения посредством самоповреждения или расстройства пищевого поведения. Интересно, что анорексию можно рассматривать как попытку препятствовать тому, чтобы тело девочки стало зрелым, поскольку от голода она съедает сама себя: это может отличить ее от матери и атаковать ее собственную способность к репродукции. Беременность может стать причиной крайнего разочарования, а роды — формой выражения насильственных импульсов.

Опыт рождения настоящего ребенка с его голодом и потребностями может вызвать еще большее разочарование и обострение чувства преследования. Вместо того чтобы осознать желание любви и полноты, роды вновь пробуждают ужасы лишений, пренебрежения и голода. Пайнс отмечает: «Зрелая любовь к объекту, в которой потребности свои и объекта взаимно переплетаются, не может быть достигнута, а рождение настоящего ребенка может стать бедствием» (Pines, 1993, р. 103). Тела детей, утверждает Вэллдон, рассматриваются не как самостоятельные субъекты со своими собственными правами, а лишь как расширения матери: если она причинила себе вред, то вполне может распространить этот ущерб на ребенка, который представляет ее саму.

Одна поразительная особенность этих расстройств у женщин, которые обращают насилие на свои собственные тела и тела своих детей, состоит в локализации идентичности в их физических телах и убежденности, что мысль неизбежно приводит к действию. Женщины, наносящие себе вред, обычно описывают, как они преобразуют психическую боль в физическую. Чтобы снять напряжение, которое их терзает, они пытаются ограничить эмоциональную боль, причиняя боль своему телу. Самоповреждение служит физическим выражением эмоциональной боли и мощным освобождением от невыносимого и уму непостижимого бедствия. Это, конечно, насильственный акт, символизирующий нападение на тело матери, олицетворением которой является тело самой женщины.

Фонаги и Таргет исследуют природу непреодолимого желания к разыгрыванию насилия, основываясь на «неспособности к ментализации», которая характеризует лиц, совершивших насилие (Fonagy, Target, 1999). Вместо того чтобы конкретно следовать модели «цикла насилия», в котором бывшие жертвы физического насилия осуществляют это с другими, пытаясь избавиться от собственного опыта пассивности и беспомощности путем идентификации с агрессором, жестокие взрослые часто следуют более сложным и тонким путем. Их ранний опыт заботы не сформировал центральную функцию отзеркаливания, где их собственные психические состояния, чувства и намерения были бы возвращены обратно им; основной шаг развития в сторону символизации, удерживающей ужасные мысли, был пропущен. Они не в состоянии ни удерживать болезненные психические состояния в своем сознании, ни находить удовлетворение через ответы других, поэтому у них огромная потребность что-то делать с этими чувствами и мыслями и изгонять их посредством физических актов насилия. У женщин насилие обычно направлено на их собственные тела, представляющие тело матери; у мужчин такое насилие направлено наружу, к другим. Вэллдон подчеркивает, что символически тела младенцев также являются продолжением Я для женщин с ранним опытом лишений, пренебрежения и жестокости и, следовательно, также становятся объектами, которые можно использовать в качестве сосудов для насильственных импульсов (Welldon, 1988). Представление Демоса о детях как ядовитых контейнерах, очень важна в его понимании младенцев как универсальных сосудов для нежелательных импульсов, как носителей токсичных человеческих чувств. Я проиллюстрирую эту сложную динамику следующим клиническим материалом, который содержит тревожные и разрушительные подробности о матери, которая убила своего ребенка.

Клинический случай. Долорес: нападение на своих детей, убийство четырехлетней дочери