У нее была история анорексии/булимии, краж в магазинах и самоповреждения, отображающая то, что можно считать типичным сочетанием женских проявлений перевозбуждения и переживания насилия, в основном направленного на себя. В подростковом возрасте она стала вести беспорядочный образ жизни, имела много краткосрочных сексуальных отношений с мужчинами. Привлекательная и жизнерадостная девушка, она, как правило предпочитала компанию мужчин, но сохраняла близость с одной пожилой женщиной. В возрасте 17 лет она отчаянно хотела встретиться со своей родной матерью и начала ее поиски, но узнала лишь, что та переехала в Центральную Европу со своим третьим мужем. Она предприняла попытку встретиться с ней и описывала чувство сильной связи с матерью и сестрами, отрицая при этом чувства зависти или отвержения.
Вначале Долорес была явно психотичной, полагала, что больница была фабрикой для экспериментов и что у некоторых пациентов были особые связи с ЦРУ и другими секретными службами. Она приписывала особое значение самым простым утверждениям, находя в обычных фразах смысл, якобы указывающий на то, что она была в уникальных и привилегированных отношениях с собеседником. Ее причудливые заблуждения утихли в течение первых шести недель, и медсестры стали беспокоиться о том, что с возрастающим пониманием ужаса содеянного у нее возникнет сильная опасность суицида. Именно в этот момент Долорес передали мне для «поддерживающей психотерапии» и психодинамической оценки.
Во время своего пребывания в больнице она сформировала пару близких отношений с жестокими пациентами-мужчинами и, несмотря на пристальное наблюдение за этими отношениями со стороны медицинского и сестринского персонала, она забеременела. Для нее это было желанным событием, о чем она часто рассказывала мне на сессиях, описывая желание возместить потерю, забыть, что она сделала, и, как она выражалась, начать «вести нормальную жизнь». Сначала, в свете реального положения вещей, она сопротивлялась этому импульсу и знала, что ей вряд ли удастся получить право воспитывать другого ребенка из-за риска, что она снова попытается его убить. После долгих обсуждений с мультидисциплинарной командой и осознания того, что беременность потребует от нее отмены психотропных препаратов только для того, чтобы после рождения передать ребенка на усыновление, и что это продлит время, которое она, вероятно, проведет в больнице, Долорес решила прервать беременность. Это прерывание на сроке в 12 недель повторило убийство ее дочери и отправило ее в состояние глубокой депрессии, заставив отказаться от фантазий о том, чтобы в мире появилась еще одна «идеальная» девочка-замена. Ее надежда на возмещение ущерба была фактически разрушена, поскольку она снова оказалась в положении убийцы; кроме того, ей было отказано в физическом возмещении ее невыносимой потери.
По мере возрастания количества воспоминаний и снов, Долорес иногда воскрешала в памяти яркие подробности убийства. Они снова были сосредоточены на физических ощущениях в ее теле и на воспоминаниях об окружающей обстановке на тот момент, как при посттравматическом стрессовом расстройстве, но с одной особенностью — будто ее понимание было расположено в ее физическом теле. Память казалась вписанной в основные физические ощущения, которые угрожали уничтожить ее, и, по-видимому, она иногда переживала моменты диссоциации на самой сессии. Она описывала ощущение, что не может купаться в ванне, поскольку это вызывало воспоминания о ране на голове девочки, которую, по ее словам, она способна чувствовать, когда вода касается ее собственной головы. Она могла только принимать душ, поскольку это было менее отчетливо связано с тем днем и ее воспоминаниями о ребенке. Казалось, что ужас непреднамеренного физического насилия, боли, обезображивания и беспорядка был необходим для того, чтобы сосредоточиться на нем, когда думать о потере было уже совершенно невозможно. Опять же это иллюстрировало огромную потребность локализовать эмоции в теле и трудности в реконструкции сознания детей, которых она убивала, или того, что в то время происходило в ее собственном сознании.