Психология женского насилия. Преступление против тела

Дли многих из этих женщин обычный опыт женственности был разрушен или извращен. Их скрытые потери могут включать в себя выкидыши, мертворожденных детей, детей, усыновленных другими иди даже убитых. Их ощущение себя как женщин, матерей, части общества было разрушено — так же, как и осознание их репродуктивной способности и возможности быть матерью. В отделении, где я работаю, редко кто не имеет потерь и обременительных секретов, включающих раннюю травматическую потерю сексуальной невинности, инцест или насилие в семье.

Зависть и любопытство: влияние на персонал

Женщины-пациентки часто обсуждают нас, женщин-сотрудниц — как мы выглядим, есть ли у нас дети — с каким-то смиренным восхищением, которое вполне может маскировать зависть, но в любом случае подчеркивает чувство общего пола, но совершенно другой опыт женственности. Это может создать сильные чувства у всего персонала — чувство удовлетворения нарциссических потребностей или, как альтернат и ва, чувство, что они обнаружат наши страхи или даже что узнают о нас все. Поэтому идеализация и желание пациенток узнать о нас все могут как льстить, так и пугать, вызывая у нас желание скрыться.

Потенциальная идентификации с этими женщинами может сама по себе нести угрозу, заставляя нас задействовать воображение, представляя, каково это оказаться в их ситуации. Я считаю, что эта динамика особенно важна для женщин, работающих в качестве терапевтов и медсестер с женщинами с тяжелыми расстройствами личности Актуализация наших собственных страхов сойти с ума, потерять детей и чувство собственного достоинства, а также возможности ограничения нашей свободы — сексуальной, физической, психической — это действительно пугающая перспектива. Защита от такой идентификации должна использовать стратегии дистанцирования себя, включая агрессивный уход или отрицание близости, т. е. попытки отделить неприемлемые страхи и импульсы и локализовать их в женщинах-пациентках, которые воспринимаются в основном как «другие».

Клинические примеры

События, которые я собираюсь описать, имели место на еженедельных встречах женской группы, проходящих в отделении, что само по себе создавало для женщин безопасную и закрытую обстановку. На одной встрече группы состоялось доверительное обсуждение потерь детей и того, как разрушительно было бы, если бы кто-нибудь за пределами больницы узнал об этих переживаниях, которые невозможно понять и принять. Женщины в группе явно разделились по своему отношению к потерям. Одна из них от горя не могла связать двух слов, а вместо этого раскачивалась и улыбалась, как ребенок, предлагая нам сладости. Некоторые пациенты производили впечатление детей, воспитываемых в приемных семьях, к которым были очевидно добры, но они чувствовали, что им придется заплатить за это, для чего они следили за тем, чтобы сотрудники были умиротворены и «подкуплены» конфетами и выражениями благодарности. Еще одна женщина, долгожитель отделения, которая длительное время была крайне вспыльчивой, отмечала, что она находилась в отделении на особом положении, что одновременно огорчало и радовало ее. Она так смутилась и рассердилась, что перепутала все слова, когда пыталась описать свой опыт, вспоминая о том, как медсестры успокаивали ее после решения об усыновлении ее сына другими людьми, и рассказывая, как они помогли ей «выпустить пар». Она продолжала описывать свое тягостное чувство «путаницы», которое представляло сложный клубок замешательства, унижения и дезорганизации, как если бы она оставалась без возможностей или надежд.

Эта вспыльчивая женщина говорила о том, что сотрудники «разряжали» ее, использовав образ бомбы, у которой отняли ей мощь и опасность, отменив взрыв. Она рассматривала это как своего рода лишение ее власти, унизительный и болезненный процесс. Персонал в свою очередь, описывал ее как источник «выгорания медсестер». Для меня, как и во многих подобных случаях, это являлось ярким выражением динамики проективной идентификации, в которой она отщепляла и сфокусирован но проецировала свой гнев и отчаяние на медсестер, которые, в свою очередь, были «сожжены» и разрушены переживанием сильнейшей ярости. В ней больше не оставалось гнева, он был эвакуирован в окружающих, не оставалось ничего, она была пуста. Ее опыт разрядки, возможно, заключался в попытке описать этот процесс, который, по моему мнению, имел место на бессознательном уровне. Неожиданное понимание медсестрой того, как эта ярость проецировалась на нее и проявлялась в ее гневных попытках контролировать пациентку, передавалось в словесном описании: «Она нас сжигает изнутри». Через такое описание передается какая-то безжалостность и сила, берущая начало в опыте и психопатологии пациента.