Психопатология обыденной жизни. О сновидении

I. Отрицая преднамеренность некоторой части наших психических функций, мы преуменьшаем значение детерминированности в душевной жизни. Эта детерминированность здесь, как и в других областях, идет гораздо дальше, чем мы думаем. В 1900 г. в статье в венском «Времени» историк литературы Р. М. Мейер показал и пояснил на примерах, что нет возможности сознательно и произвольно сочинить бессмыслицу[199]. Мне уже давно известно, что нельзя вполне произвольно вызвать в своем воображении какое-либо число или имя. Если исследовать любое произвольное на вид, скажем, многозначное число, названное якобы в шутку или в миг душевного возбуждения, то обнаружится строгая предопределенность, в степени, которая кажется поистине невозможной. Разберем сначала вкратце пример произвольного выбора имени, а затем более подробно проанализируем аналогичный пример с числом, «названным наугад».

1) Подготавливая к печати историю болезни одной из моих пациенток, я раздумывал над тем, какое бы имя дать ей в моем тексте. Выбор выглядел чрезвычайно широким. Конечно, некоторые имена уже заранее исключались: прежде всего, подлинное имя, далее – имена членов моей семьи, которые бы меня коробили, затем, быть может, – еще какие-нибудь женские имена, особенно странно звучащие; но в целом я не ощущал потребности стесняться в выборе имен. Можно было бы ожидать, и я действительно ожидал, что в моем распоряжении окажется великое множество женских имен. Вместо этого всплывало всего одно, и никакое другое его не сопровождало – Дора.

Я задался вопросом об обусловленности выбора. Кто носил имя Дора? Первое, что пришло на ум и что сразу же захотелось отбросить как нечто бессмысленное, – так звали няньку моей сестры. Впрочем, мне достало выдержки и опыта в проведении анализа, чтобы удержать пришедшую в голову мысль и продолжить нить рассуждений. Тотчас припомнился мелкий случай накануне вечером, подсказавший, где следует искать нужное. В столовой у моей сестры я видел на столе письмо с надписью: «Госпоже Розе В.» – и с удивлением спросил, кто это такая. Мне ответили, что известную нам Дору зовут на самом деле Розой, но ей пришлось при поступлении в няньки к моей сестре переменить имя, поскольку сестру тоже зовут Розой. Я посочувствовал бедным людям, не имеющим возможности сохранить даже собственное имя, потом, как припомнилось, помолчал и стал размышлять о всякого рода серьезных событиях, которые как-то стерлись в памяти, но которые теперь ясно представали в моем сознании. Когда я затем на следующий день искал имя для лица, которому нельзя было сохранить собственное имя, мне пришла в голову именно Дора. То обстоятельство, что на ум явилось только это имя, обусловлено прочной внутренней связью, ибо в истории моей пациентки влияние, сыгравшее решающую роль в ходе ее лечения, тоже исходило от человека, служившего в чужом доме, – от гувернантки.

Этот мелкий случай имел спустя несколько лет неожиданное продолжение. Однажды, разбирая в своей лекции давно уже опубликованную историю болезни девушки, которую назвал Дорой, я вспомнил, что одна из моих двух слушательниц тоже носит имя Дора, употребляемое столь часто по различным поводам. Я обратился к этой студентке, с которой был знаком лично, с извинением: мол, я не подумал, что ее тоже так зовут, и охотно заменю для лекций это имя другим. Предо мной встала, таким образом, задача быстро выбрать другое имя, причем не следовало будто бы случайно выбрать имя другой слушательницы, чтобы не подать дурной пример опытным в психоанализе студентам. Я был очень доволен, когда вместо Доры мне пришло в голову имя Эрна, которым я и воспользовался в своей лекции. По окончании лекции я спросил себя, откуда могло взяться это имя, и не мог удержаться от смеха, ибо понял, что сделал именно то, чего опасался при выборе нового имени, пускай частично. Фамилия второй студентки была Люцерна; Эрна же – половина от этого слова.

2) В письме к другу[200] я сообщил ему, что покончил с корректурой «Толкования сновидений» и не желаю больше ничего менять в этой работе, будь в ней даже 2467 ошибок. Тотчас я попытался выяснить происхождение этого числа и присоединил этот маленький анализ в качестве дополнения к письму. Лучше всего будет, если я процитирую то, что написал тогда, когда поймал себя на месте преступления.