Психопатология обыденной жизни. О сновидении

На примере слова Vorschwein мы видели, что обмолвки случаются, когда предпринимаются усилия подавить некие оскорбительные намеки. Тем самым люди выражают свои истинные чувства.

Некий фотограф, принявший решение воздерживаться от зоологических обозначений в общении с нерадивыми работниками, обратился к помощнику, который пытался опустошить большую тарелку, полную до краев, и при этом, естественно, пролил половину содержимого на пол, – со следующими словами: «Приятель, сначала schöpsen Sie (букв. “отовчи”, Schöp – овцы; вместо schöfsen – “отлей”. – Ред.) хотя бы немного!» А вскоре после этого, упрекая помощницу, чуть не уронившую по небрежности дюжину ценных пластинок, он воскликнул: «Да почему же вы такая hornverbrannt (букв. “рогатая”, вместо hirnverbrannt – “глупая”. – Ред.)?»

Следующий пример показывает, как оговорка заставляет человека выдать себя. Ряд подробностей вынуждает меня целиком привести отрывок из текста Брилла[85] (Zentralblatt für Psychoanalyse, bd. II).

«Однажды вечером я пошел прогуляться с доктором Фринком, и мы обсуждали кое-какие дела Нью-йоркского психоаналитического общества. Мы встретили коллегу, доктора Р., которого я не видел много лет и о личной жизни которого ничего не знал. Встреча нас обоих порадовала, и по моему приглашению он пошел с нами в кафе, где мы провели два часа в оживленной беседе. Казалось, он кое-что знал обо мне, так как после обычных приветствий спросил о моем маленьком ребенке и сказал, что время от времени слышал обо мне от нашего общего друга и интересовался моей работой с тех пор, как прочел о ней в медицинской прессе. На мой вопрос, женат ли он, он ответил отрицательно и добавил: “Зачем такому человеку, как я, жениться?”

На выходе из кафе он вдруг повернулся ко мне и сказал: “Хотел бы я знать, как бы вы поступили в таком случае: есть одна медсестра, она выступает соответчицей в деле о разводе. Жена подала в суд на мужа и назвала ее соучастницей, а муж добился развода”. Я прервал рассказ и уточнил: “Вы имеете в виду, что она получила развод?” Р. тут же поправился: “Да, конечно, она получила развод”, после чего продолжил повествование об участи медсестры вследствие бракоразводного процесса и разразившегося скандала: мол, она пристрастилась к спиртному, стала очень нервной, и прочее. Он попросил моего совета насчет того, как теперь с нею обращаться.

Исправив его обмолвку, я тут же попросил объяснить, откуда та взялась, но получил обычный ответ: дескать, разве человек не вправе случайно оговориться? За этой ошибкой ничего не стоит, и так далее. Я возразил, что у каждой речевой ошибки имеется причина, и что, не скажи Р. раньше, что не женат, я бы, пожалуй, счел, что он сам является героем своего рассказа; в этом случае оговорку можно было бы объяснить желанием получить развод, чтобы не пришлось (по нашим законам о браке) платить алименты и чтобы он мог снова жениться в штате Нью-Йорк. Р. категорически опроверг мое предположение, но его преувеличенная эмоциональная реакция – он выказывал явные признаки возбуждения и громко смеялся – только усилила мои подозрения. На мой призыв сказать правду в интересах науки он ответил: “Если вы не хотите, чтобы я лгал, то поверьте, что я никогда не был женат; следовательно, ваша психоаналитическая интерпретация совершенно ошибочна”. Потом добавил, что человек, обращающий внимание на каждую мелочь, определенно опасен для общества. А затем вдруг вспомнил, что у него назначена еще одна встреча, и ушел от нас.

Мы с доктором Фринком были убеждены в том, что мое истолкование оговорки Р. правильно, и я решил подтвердить или опровергнуть эту догадку дальнейшим расследованием. Несколько дней спустя я навестил соседа, старого друга доктора Р., который смог во всех подробностях подтвердить мое объяснение. Бракоразводный процесс состоялся несколькими неделями ранее, и медсестру привлекли как соучастницу. Сегодня доктор Р. целиком разделяет фрейдовский принцип истолкования».

Предательство самого себя столь же очевидно и в следующем случае, о котором сообщает Отто Ранк.

«Отец, лишенный всяких патриотических чувств и желавший воспитать своих детей так, чтобы они тоже были свободны от того, что он считал излишним, критиковал своих сыновей за участие в патриотической демонстрации; когда те заявили, что их дядя также принимал в ней участие, отец ответил: “Это единственный человек, которому вы не должны подражать. Он идиот”. Изумленные взгляды сыновей заставили его спохватиться и прибавить извиняющимся тоном: “Конечно, я хотел сказать “патриот”».

Вот еще оговорка, в которой собеседник усмотрел предательство самого себя. О ней сообщает Штерке, который сопроводил рассказ соответствующим комментарием, пусть тот касается обстоятельств события в целом.