Психопатология обыденной жизни

На первый взгляд различие между двумя этими феноменами гораздо заметнее, чем их возможное сходство. В одном случае речь идет об именах собственных, в другом – о полноценном впечатлении, пережитом то ли реально, то ли в воображении: в первом – о явном сбое в функционировании памяти, во втором – о процессе припоминания, кажущемся нам странным; в одном случае – о весьма кратковременном расстройстве памяти (ведь только что забытое имя или название могло до этого правильно воспроизводиться сотни раз и завтра будет снова без труда воспроизведено), в другом – о продолжительном, непрерывном распоряжении памятью, ведь безразличные воспоминания детства могут, как нам кажется, сопровождать нас на протяжении изрядной части нашей жизни. В этих двух примерах стоящие перед нами загадки совершенно по-разному ориентированы. В одном случае нашу научную любознательность привлекает забывание, в другом – сохранение в памяти. После некоторого углубления в проблему становится ясно, что, несмотря на различие психического материала и продолжительности обоих явлений, их сходство друг с другом заметно преобладает. И в том и в другом случае суть дела заключается в ошибочном пути припоминания: память воспроизводит не то, что нужно было бы (при правильном развитии событий) репродуцировать, а нечто другое, подменяющее нужное. В случае забывания имен нет недостатка в продуктах деятельности памяти, правда в виде имен-подмен. Образование же маскирующих воспоминаний коренится в забывании каких-то других, более важных переживаний. В обоих примерах некое интеллектуальное чувство дает нам знать о вмешательстве какой-то помехи, только на этот раз в иной форме. При забывании имен мы определенно знаем, когда заменяющее имя ложно; в случае же маскирующих воспоминаний мы удивляемся тому, что вообще располагаем ими. И если последующий психологический анализ свидетельствует, что образование замены в обоих примерах происходило одинаково – путем смещения вдоль поверхностной ассоциативной связи, то именно различие в материале, в продолжительности и нацеленности обоих явлений поддерживает нашу надежду, что мы обнаружили нечто важное и общезначимое. Соответствующее обобщение гласило бы: отказ или ошибки при припоминании указывают – гораздо чаще, чем мы предполагали, – на вмешательство некоего пристрастия, тенденции, благоприятствующей одному воспоминанию, но в то же время стремящейся воспрепятствовать другому.

Тема воспоминаний о детстве представляется мне настолько важной и интересной, что я хотел бы посвятить ей несколько замечаний, выходящих за пределы принятых до сих пор представлений.

Как далеко в глубины детства проникают наши воспоминания? Мне известно несколько исследований этого вопроса, в том числе В. и К. Анри[34] и Потвина[35]. Из них следует, что существуют заметные индивидуальные различия среди обследованных лиц. Некоторые из них относят свои первые воспоминания к шестому месяцу жизни, другие ничего не помнят о детстве вплоть до окончания шестого или даже восьмого года. С чем же связаны эти различия в воспоминаниях о детстве и какое значение им принадлежит? Совершенно очевидно, что для решения этого вопроса недостаточно ограничиться собиранием материала и разных данных, здесь необходима еще и их обработка, в которой следует участвовать и предоставившему их лицу.