Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии

В дополнение к личному аспекту задействуется еще и социальный фактор. Мы все чаще встречаем людей, страдающих от того, что логотерапия называет «экзистенциальным вакуумом» человека. Такие пациенты жалуются, что чувствуют полную и окончательную бессмысленность своей жизни. Они демонстрируют внутреннюю пустоту, в которой процветают невротические симптомы. Таким образом, заполнение этого вакуума может помочь пациенту преодолеть свой невроз, позволить ему осознать весь спектр своих конкретных и личных смысловых и ценностных возможностей или, другими словами, столкнуть его с «логосом» своего бытия.

Выводы

В рамках логотерапии, или экзистенциального анализа (Existenzanalyse), была разработана специальная техника для лечения навязчивых, компульсивных и фобических состояний. Этот метод, называемый парадоксальной интенцией, основан на том, что определенная часть патогенеза фобий и неврозов навязчивых состояний обусловлена усилением тревожности и компульсий, вызванных стремлением избежать их или бороться с ними. Метод парадоксальной интенции состоит в изменении отношения пациента к своим симптомам и позволяет ему отстраниться от невроза. Эта техника мобилизует то, что в логотерапии называется психоноэтическим антагонизмом, то есть специфически человеческой способностью к самоотстранению. Главным образом метод парадоксальной интенции подходит для краткосрочной терапии и особенно эффективен в случаях, в основе которых лежит механизм антиципаторной тревоги.

XIII. Психотерапия, искусство и религия

[211]

Задача логотерапии в том, чтобы выявить духовную борьбу человека; так что мы должны спросить себя, в чем заключается эта борьба. Что заставляет пациента-невротика обращаться за помощью к психотерапевту? Чтобы ответить на этот вопрос, приведу историю пациента, лечившегося по методу логотерапии.

Нам надо учесть два важных момента. Во-первых, если у художника возникает психопатология и тем не менее он продолжает заниматься творчеством, то он делает это вопреки своему психозу, а не вследствие него. Психическое заболевание само по себе никогда не бывает продуктивным, болезнь как таковая никогда не бывает творческой. Только дух человека может творить, а не болезнь этого духа. И вот, конфронтируя с ужасной судьбой человека с психическим заболеванием, человеческий дух может достичь предела творческих способностей. В равной мере справедливо и обратное. Точно так же, как мы не можем наделить заболевание как таковое творческими способностями, мы не должны признавать факт психического заболевания в качестве аргумента против художественной ценности произведения. Не в компетенции психиатра судить о том, что представляет ценность, а что нет, что истинно, а что ложно, истинно ли мировоззрение Ницше, и прекрасны ли стихи Гельдерлина.

Ниже изложена история болезни и лечения женщины, которой пришлось бороться за свою работу и веру в Бога. Отмечу, что религиозная проблематика не проявлялась в начале лечения, а спонтанно возникла в ходе его. Это еще раз подтверждает вывод, который я сделал при других обстоятельствах: у врача нет ни морального долга, ни права вмешиваться в мировоззрение пациента (поскольку любое такое вмешательство будет рассматриваться как диктат, навязанный авторитетом терапевта). К тому же можно лишний раз убедиться, что корректная психотерапия помогает высвободить религиозность пациента, даже если она прежде дремала и в планы врача не входило ее пробуждать.

Я опишу случай женщины средних лет, художницы по профессии. Жалобы, изначально побудившие ее обратиться за медицинской помощью, касались длительного «отсутствия контакта с жизнью». «Все кажется обманом», – заявляла пациентка. «Нужно, чтобы кто-то срочно помог мне выбраться из этого порочного круга, – так она оценивала свое состояние. – Я задыхаюсь от полнейшей тишины. Разлад в моей душе продолжает расти. Наступил момент, когда я поняла, что жизнь не имеет смысла, все обесценилось и выхода нет. Но я хочу снова обрести новый смысл».

По всем внешним признакам пациентка казалась совершенно адаптированной к жизни, в том числе с точки зрения ее положения в обществе. Однако она сама чувствовала, насколько поверхностны ее социальные, художественные и эротические успехи. «Сейчас я могу существовать, только продолжая двигаться в быстром темпе, – комментировала она. – Приглашения, концерты, мужчины, книги, все… Всякий раз, когда череда впечатлений замедляется или останавливается, я оказываюсь перед бездной пустоты и отчаяния. Театр – это просто еще одна отдушина. Живопись – единственное занятие, которое меня действительно интересует, – пугает меня до смерти, как и любое другое глубокое переживание! Как только я чего-то очень сильно хочу, все идет наперекосяк. Каждый раз я разрушаю все, что я люблю. Я больше не осмеливаюсь полюбить что-либо. В следующий раз, погрузившись в такое деструктивное состояние, я и правда повешусь».