Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии

Случай 2. А. В., 45 лет, замужняя женщина, мать 16-летнего сына, 24 года страдает запущенным фобическим неврозом, который выражается в тяжелой клаустрофобии. Например, пациентка боится ездить в автомобиле. Также ее пугают высота, лифты, необходимость идти по мосту и удаляться от дома (когда ее заставляли это делать, она «цеплялась за деревья, кусты, за что угодно»), падение, открытые пространства, одиночество и паралич. За 24 года она лечилась у разных специалистов, несколько раз это была длительная психоаналитически ориентированная психотерапия. Кроме того, пациентка несколько раз лежала в больнице, прошла несколько серий электрошоковой терапии, и, наконец, ей рекомендовали лоботомию. В течение четырех лет до того, как она попала ко мне, ее постоянно госпитализировали в психиатрическую палату государственной больницы. Там она получала ЭШТ и интенсивную медикаментозную терапию барбитуратами, фенотиазинами, ингибиторами моноаминоксидазы и соединениями амфетамина[231] – все безрезультатно. Ее настолько парализовали многочисленные фобии, что в больничной палате женщина отказывалась отходить от своей кровати. Она постоянно пребывала в остром дистрессе, даже несмотря на большие дозы транквилизаторов. Напряжение было настолько велико, что у нее болели мышцы. Она постоянно старалась «не рухнуть», «не нервничать», «не впадать в панику». Диагнозы, поставленные частными психиатрами, варьировались от психоневроза до шизофренической реакции шизоаффективного типа. За несколько месяцев до визита ко мне ей в очередной раз вынесли вердикт: шизофреническая реакция псевдоневротического типа с фобической тревогой и депрессивными проявлениями. В больнице А. В. полтора года наблюдалась у опытного клинического психолога, который применял интенсивную аналитически ориентированную психотерапию.

1 марта 1959 года пациентка перестала принимать лекарства, и я приступил к лечению посредством парадоксальной интенции. Я объяснил женщине суть метода, и мы стали вместе прорабатывать симптом за симптомом и страх за страхом. Начали с устранения мелких страхов, таких как бессонница. Пациентку перевели из пугавшей ее палаты в другую и попросили «постараться, насколько это возможно, впасть в панику и потерять сознание». Сначала она сердито сказала: «Мне не нужно стараться, чтобы бояться! Я и так боюсь! Это нелепо. Вы только делаете мне хуже!» После нескольких недель борьбы женщина смогла находиться в палате на третьем этаже и «безуспешно» пыталась лишиться чувств и подвижности. Однажды мы вместе подошли к лифту, чтобы подняться на пятый этаж. Я предложил ей войти в лифт и подняться вверх с твердым намерением потерять сознание и показать мне, «как превосходно она умеет паниковать и становиться парализованной». Уже в кабине я велел пациентке упасть в обморок, на что она рассмеялась и ответила: «Я правда пытаюсь, но ничего не выходит. Не знаю, что происходит, но бояться больше не получается. Похоже, все из-за того, что я чересчур стараюсь». Когда мы добрались до пятого этажа, женщина выглядела гордой и счастливой. Казалось, наступил поворотный момент в лечении. С тех пор она использовала метод парадоксальной интенции каждый раз, когда это было необходимо. Впервые за много лет она самостоятельно прогуливалась вокруг больницы, не пугаясь, а «постоянно стремясь впасть в панику и стать парализованной». После пяти месяцев терапии все симптомы исчезли. Пациентка поехала домой на выходные и впервые за 24 года наслаждалась жизнью без всяких фобий. Довольная, она вернулась в больницу и заявила, что у нее остался всего лишь один страх – страх перед мостами. В тот же день мы сели в мою машину и отправились на мост. Когда мы по нему проезжали, я попросил ее испытать зашкаливающую тревогу и лишиться сознания, но она только засмеялась: «Я не могу! Не получается!» Вскоре ее выписали из больницы. С тех пор женщина каждые два-три месяца приходила ко мне на осмотр «из благодарности». Хочу подчеркнуть, что я совершенно целенаправленно ничего не выяснял о ее жизни со всей психодинамикой.

Два месяца назад пациентка попросила меня о внеочередной встрече. Когда я увидел ее, она была весьма напряжена. Опять проявилась антиципаторная тревога. Ее муж несколько месяцев сидел без работы и к тому же лечился от неврологического расстройства. Незадолго до приема у женщины началась менструация, и все вместе вызывало у нее сильное беспокойство. Ее вновь начало затягивать в порочный круг патологического состояния. Всего за один сеанс она поняла, что произошло, и избежала возвращения к деструктивному паттерну фобии. Вот уже два с половиной года, прошедшие после выписки из больницы, А. В. счастливо живет со своей семьей. Выздоровление произошло без всяких попыток с моей стороны разобраться в ее симптомах с точки зрения психоанализа и глубинной психологии.

Вполне можно задаться вопросом: что же на самом деле происходит на сессиях? Терапия начинается со сбора анамнеза, записи симптоматики и т. д., объяснения пациенту основных принципов парадоксальной интенции, обсуждения историй болезни из моей практики и некоторых типичных случаев, описанных Франклом, Нибауэр и Коцоуреком[232]. Как правило, на это уходит полтора-два часа, за которые пациент получает представление о том, что мы будем делать, а во-вторых, обретает уверенность в эффективности терапии. По-моему, очень ценно, если в больнице или в частном кабинете он пообщается с человеком, которому эта методика уже помогла. Такие встречи хорошо проводить индивидуально, но они полезны и в групповой терапии. Я не отрицаю, что здесь есть суггестивный эффект, но какой врач или психиатр может избежать его в работе с пациентами? Что касается самой техники, то ее не следует путать с внушением. На самом деле парадоксальная интенция представляет собой прямо противоположное. Человек не убеждает себя, что «с каждым днем будет становиться все лучше и лучше», как предлагал Куэ[233]. Наоборот, он старается намеренно ухудшить свое состояние. Логотерапевт просит пациента пожелать, чтобы с ним случилось то, чего он боится. Как поясняет Франкл, «парадоксальная интенция – это самая настоящая логотерапия. Пациент должен объективизировать невроз, дистанцируясь от симптомов. Духовное в человеке отделяется от психического, и пациент обращается к “непокорному духу” (Trotzmacht des Geistes), духовной способности сопротивляться. Внутренняя свобода позволяет ему выбирать отношение к любой конкретной ситуации»[234].