Серый кардинал
Говорит: «Давайте расшевелим гнилого интеллигента,
Чтобы прошел и проголосовал».
А поскольку гнилой интеллектуал,
Артист театра погорелого,
Обычно является либерал,
Надо расконсервировать «Правое дело».
За столом никто чтоб не был лишним,
Чтобы каждый был при деле у нас,
Даже если червяк он книжный
Или читатель журнала «Нью Таймс».
И Медведев захотел опереться
На партию «Правое дело»,
Чтобы выбирали сердцем
А не другими частями тела.
Извлекли партию из формалина,
Видят — совсем протух организм.
И решили позвать видного мужчину
Чтобы вдул в нее жизнь.
У мужчины видного денег тьма,
Он возглавляет наш список Форбса.
Вызвали его в терема
И объяснили суть вопроса.
Будет тебе административный ресурс
Никто не положит в рот тебе пальца
Будешь определять самостоятельно курс
Одно условие — не залупаться.
Прохоров стал вдувать дух живой
В окоченевшую организацию,
Ну и, естественно, само собой,
Вскоре начал он залупаться
Он собрал режиссера Лунгина
И режиссера Павла Бардина
И, подобно Сталину, ни хрена
Не стал слушать старую партийную гвардию.
А на старую гвардию нельзя класть болт
У нее в руках пароли и явки
Там такие гиганты духа, как Бовт,
Дунаев и братья Рявкины.
Впрочем, плевать на гвардию старую,
Хоть там люди такие серьезные,
Но по-настоящему тяжелым ударом
Стало включение в списки Ройзмана.
В Кремле вздохнули: «Еб твою мать!»,
Вот это и называется — залупаться.
За Ройзмана могут проголосовать
Не только читатели «Нью Таймса».
А тут еще и Пугачеву
В интеллектуальную партию пригласили.
И начальство задумалось, что хуево
Могут пойти дела у «Единой России».
На хуй! На хуй! Обратно в формалин!
Замахало руками руководство дружно
Нам таких женщин и мужчин
В списках «Правого дела» не нужно.
И для защиты демократии
Были немедленно приняты меры.
Сожрала своего лидера партия,
Как когда-то конвент Робеспьера.
Сожрала, облизнула широкий рот
И пошла переваривать сытный ужин
Эх, не успел он устроить им 37-й год.
А вы спрашиваете, зачем он был Сталину нужен?
Ничего из этого инцидента
Не выведешь, кроме простой морали:
Нельзя иметь дело с интеллигентами,
Пусть уж дальше возле посольств шакалят.
Выборы завершились
26 сентября 2011
Юристы, журналисты и активисты
Судорожно решают: «Куда бы съебнуть им?»
А мне, поэту и юмористу,
Снова искать рифму к слову Путин.
Кто-то уедет к ебеней матери,
Кто-то попугает, но не уедет,
А мне сатирику-стихослагателю
Снова искать рифму к слову Медведев.
Тяжела ты доля российского поэта,
Вечно живешь, как в цепи закованный,
Новых героев в наличии нету,
А те, кто есть, давно зарифмованы.
Обещали сенсацию на последней минуте,
Которая станет чем-то подобным торпеде.
А в результате все те же Медведев да Путин
Нераздельные и неслиянные Путин да Медведев.
Говорили, что может быть кто-то третий,
Называли фамилии Шувалов, Собянин.
Я уже начал работать над этим —
К «Шувалов» — рифма «бокалов», к «Собянин» — «ранен».
И не надо было делать дурацких прогнозов,
Показывать фиги и голые груди.
Как давным-давно доказал Ломоносов,
«Сколько в одном месте чего убудет — столько в другом того же прибудет».
Вот оно убыло и вот оно прибыло,
Главное — не пустует святое место.
Граждане собираются на свободные выборы
И на незаконные акции протеста.
Это вечное возвращение Ницше,
Это Книга Экклезиаста.
Наплевать на то, что вы говорите и пишете,
Покуда еще дорожает газ-то.
Да и что собственно произойдет?
На смену стремительной модернизации,
Длящейся уже четвертый год,
Придет солидная стабилизация.
А если съебутся некие лица,
Не желающие участвовать во всенародном резистансе,
То благодаря этому освободится.
Множество отличных вакансий.
Бог услышал наши молитвы,
Стук об пол наших крепких лбов.
Заработают социальные лифты,
Унося вверх новых орлов
А то тут еще мозги нам пудрят
Властители дум и сердец,
Что вот ушел из правительства Кудрин,
А без Кудрина России пиздец.
Вот уж не надо, пожалуйста,
Сыпать пудру на кудри нам.
России пиздец без Минина и Пожарского,
А не без Грефа и Кудрина.
Как поет мой тезка Николай Емелин:
«Мы живем на своей земле!»
Мы еще не таких имели
В кучерявом чужеземном Кремле.
Вы, пожалуйста, меня извините
За херню вышенаписанную эту,
Но я привык писать о событиях,
А события как раз-то и нету.
Памяти основного инстинкта
Я в двенадцать лет уже любил приложится к бутылке,
Но еще не читал Набокова и Маркеса,
И ужасно мечтал какой-нибудь педофилке
В преступные ручки попасться.
В советское время все лучшее было детям,
Вокруг суетились учительницы, воспитательницы, пионервожатые,
А я несчастный наблюдал за всем этим
И волновался, словно нива несжатая.
Нам организовывали пионерские сборы,
Водили на экскурсии и на лекции,
Били барабаны, гремели горны,
А я находился в состоянии непрерывной эрекции.
Они рассказывали про пионеров-героев,
Из-под юбок были видны коленки,
Взгляд заволакивало мутною пеленою,
Я готов был бросаться на стенки.
Тогда фактически не было порнографии
Ни в журналах глянцевых, ни в Интернете.
Но зато была учительница географии,
Входя в класс, она говорила: «Здравствуйте дети».
Я с трудом поднимал из-за парты свое тщедушное тело,