— Нынче былъ у нихъ, бтецъ, в
дь надюсь на вашу любезность именинница. Прізжаю я часовъ въ 12, ужъ народу пропасть: вс любители Коровъ, — лось, милашка Андреевъ (техническія названія лицъ), однимъ словомъ, вся компанія Коровская, которую ты такъ ненавидишь, вс собрались и трудятся ужасно сть пирогъ, любезничать и притомъ имть величавый видъ, что́ очень трудно, когда ротъ набитъ тестомъ, въ одной рук шляпа, въ другой тарелка, и еще предлагаютъ бокалъ. Ну я затмилъ ихъ совершенно; такъ приняли, [82] что уже дло начинаетъ принимать серьезный характеръ и очень. Какъ мы услись съ милыми Корами, знаешь, на возвышеніи надъ плющемъ, надюсь на вашу любезность куда то отправилась и папаша тоже, и того и ждалъ, что для имянинъ они выдутъ съ образами. Да, до чего? Филипъ мой мн разсказывалъ. Только-что я пріхалъ, изъ всего собранія кучеровъ вызываютъ его на крыльцо и для имянинъ надюсь на вашу любезность подносютъ ему стаканъ вина. По какому случаю? Неизвстно».— Неужели, подхватилъ Володя, это очень мило, и Филипъ, я воображаю, какъ доволенъ; теперь уже ты съ нимъ не сов
туйся — il est corrompu.[97] Да ты самаго интереснаго не разскажешь, что́, Коры удовлетворительны ли были?— Очень, т. е., какъ теб
сказать? Онъ пріостановился и сдлалъ движеніе, которымъ, видно, хотлъ замнить недостатокъ точности выраженій. Свжи были очень какъ лицомъ, такъ и туалетомъ. Серенькое, теб уже извстное, платье, не мене извстная черная ленточка. Любезны были очень, но что-то я ко всему этому былъ очень хладнокровенъ. Не знаю, или это излишняя любезность милыхъ родителей, или то, что просто этотъ пунктъ становится плохъ, или меня разстроило то, что, какъ я взошелъ, они разсыпались въ любезностяхъ съ этимъ дуракомъ, ну, какъ его, толстого этого..... Улининымъ[?] и потомъ что-то шептались съ юными Корами. Не то ужъ, окончилъ онъ съ грустнымъ лицомъ.— Такъ и лучше бы, сказалъ Володя, заниматься бы экзаменами, вотъ какъ я, тогда бы не охлад
лъ.— Ахъ, да, объ теб
съ милой улыбкой очень разспрашівали, отчего тебя не видно, и заботились о томъ, что перейдешь ли ты, какъ бы не помшалъ теб Шмерцъ. Ужь откуда она это знаетъ, удивительно, прибавилъ онъ, замтя, что Володя конфузится.— В
рно этотъ дуракъ, нашъ покровитель, по всему городу благовститъ, прибавилъ Володя — вдь ему только и занятiя, что о насъ говорить».[83] — Что ты на него такъ сердитъ? Н
тъ, онъ славный. Однако послушай, нынче еще днь можно еще жуировать. При этомъ онъ взялъ со стола тетрадки Володи и отодвинулъ ихъ подальше. «Подемъ по пунктамъ, пожалуйста, и М. съ нами подетъ», сказалъ онъ, обращаясь ко мн. — У него была такая удивительная веселость, что хотлось всегда участвовать въ ней, и притомъ онъ и самъ не понималъ веселости иначе, какъ avalanche.[98] Кого бы онъ не встртилъ, онъ всякаго звалъ и, перемняя интонаціи, говорилъ «пожалуйста, подемъ» до тхъ поръ, пока дйствительно находилъ настоящую и убждалъ. Но когда онъ обратился ко мн, я былъ въ самомъ дурномъ расположенiи духа. Слушая ихъ веселый, беззаботный разговоръ, мн въ душ было имъ завидно, но я, сколько не пробовалъ, не могъ и не умлъ такъ волочится, какъ они, и поэтому въ эту минуту бсъ научалъ меня презирать ихъ веселость, и что какъ они мною мало занимаются, такъ и мн надо мало заниматься ими и идти въ свою комнату, но я не уходилъ. Надо замтить еще, что я такъ же какъ и они, былъ влюбленъ почти во вс пункты, но не могъ дйствовать такъ же, какъ они, потому что сталкивался бы взд съ братомъ, а братъ меня такъ хорошо понималъ, и я его, что это столкновеніе было бы намъ непріятно. Поэтому, когда онъ обратился ко мн, я сконфузился и отвчалъ, что «нтъ». Онъ былъ человкъ понимающій, поэтому не продолжалъ настаивать, сообразивъ, что это предложеніе мн непріятно, но ежели бы у него спросить, почему оно мн непріятно, онъ врно ошибся бы и сказалъ, что я Филоссофъ и не люблю этихъ вщей.— Удивительно, я не знаю у него ни однаго пункта,
прибавилъ Володя, можетъ быть и есть таинственный какой нибудь, но мн до сихъ поръ неизвстенъ.