«В Англии в 4 дня (26—30 марта н. с.) успели напечатать воззвание во всех лондонских и провинциальных газетах, образовался комитет из самых выдающихся лиц и открылась подписка на толстовский фонд в банкирском доме Messrs Barclay’s. Казалось, горячее желание всех откликнуться на призыв комитета почина и восторженный подъем чувства обещал превзойти своим выражением когда-либо бывшие международные чествования и явить поразительное зрелище поклонения целого мира, всех объединившихся народов одному великому человеку за то, что он положил всю свою долгую жизнь и свой гениальный талант на подъем человеческого духа, на истолкование правды, в человеческих чувствах и правды жизни. Но этому величественному чествованию не суждено осуществиться по воле того, кому оно посвящалось.
«Секретарь комитета получил от гр. Толстого письмо, в котором он, между прочим, говорит: «...Обращаюсь с большой, большой просьбой. Просьба моя в том, чтобы прекратить этот затеянный юбилей, который кроме страдания и — хуже чем страдания — сознания дурного поступка, не доставит мне ничего иного. Вы знаете, что и всегда, и особенно в мои годы (когда так близок к смерти), нет ничего дороже любви людей. И вот эта любовь, я боюсь, будет нарушена этим юбилеем. Я вчера получил письмо, в котором пишут, что все православные люди будут оскорблены этим чествованием. Я никогда не думал про это, но то, что мне пишут, совершенно справедливо. Не у одних этих, а у многих других людей чествование вызовет недоброе чувство ко мне. И это для меня самое больное. Те, кто любит меня (я знаю их и они меня знают), для тех не нужно никаких внешних форм для выражения их чувств. Так вот моя великая просьба. Сделайте, что можете, чтоб отменить этот юбилей и освободить меня. Навеки вам буду очень, очень благодарен»...
«Великий художник отменяет не только самое заслуженное, но и самое внушительное чествование, всеми восторженно предпринятое.
«Привет и поклонение целого мира не утешат великой души мудрого старца, если они могут привести к раздражению, злобе и оскорбленному чувству других людей.
«Он сам — свой высший суд.
«Его решению благоговейно подчиняется всякий чуткий человек, и комитет почина и бюро печати считают долгом прекратить свою деятельность».
268.
269.
270.
271.
272.