Пташка

– Сынок, выпей, – ласково сказала она, протягивая ему чашку с горячим сбитнем и усаживаясь рядом.

Бьярки без слов принял напиток и не глядя выпил до дна, так же молча возвратив кубок матери.

– Верно говорят люди: не тот болен, кто лежит, а тот, кто над болью сидит, – сочувственно заметила Вышеслава, и юноша наконец посмотрел на боярыню, да так, что она тут же пожалела о сказанном.

– Бьярки, ты сделал все, что мог. И Еловита привел, хотя он от князя ни на миг нынче не отходит. Нет сил смотреть, как ты губишь себя…

– Не смотри, коли не любо, матушка, – оборвал ее Бьярки, и Вышеслава обиженно поджала губы. Она даже начала подниматься, но сын поймал ее за руки и зарылся в них лицом. – Я не знаю, не знаю, что мне делать, – быстро прошептал он в ее теплые ладони, и боярыня отняла одну, чтобы погладить его по голове.

– Слезами горю не помочь. Не в твоем норове сидеть без дела. Развейся. Посмотри, какое вёдро нынче стоит. Как соловьи заливаются.

Бьярки нахмурился и помотал головой. Она не понимала.

– Помнишь, когда Сбыша болела?

Вышеслава подобралась и недоверчиво поглядела на сына. Ей не нравилось, куда шла их беседа.

– Как не помнить. Вовек не забуду, – мрачно сказала она.

– Что ты делала тогда?

Вышеслава закусила губу, сложив руки на груди. Тяжело вздохнув, она ответила:

– Матери-земле молилась, сынок, что ж еще. Обыденную пелену соткала. Да еще, – добавила она, слегка оживляясь, – было у меня ожерелье. Золотое, каменьями-жемчугами усыпано. От матери моей досталось в приданое, а той – от ее бабки. Дороже ничего не было в моей семье, верили, что приносит оно удачу. Попросила я тогда у богов исцелить дочь, а взамен принять то ожерелье.

– И что же? – горячим шепотом спросил Бьярки.

– Пошла Сбыша на поправку в ту же ночь, – улыбнулась Вышеслава. – Так-то. – Она провела по коленям, будто сбрасывая с них крошки.

– У меня нет золотого ожерелья, – задумчиво проговорил Бьярки.

– У каждого из нас есть что-то очень дорогое, чем не погнушаются и боги, – возразила боярыня и тут же осеклась, заметив, как разжигается взгляд сына. – Нет, сынок, – всплеснула она руками, – не слушай, не слушай меня, старую дуру!

– Нет, мама, – улыбнулся Бьярки, но его лицо было сумрачным, – ты права. Есть кое-что и у меня. Но не тревожься, ты будешь только рада, если боги примут мой ничтожный дар.

Он посмотрел на Гнеду долгим взглядом, а затем встал и, поцеловав мать, тихо вышел вон.

Весенняя ночь обняла его удушливо-сладким благоуханием черемухи и теплым ветром с остывающих полей. Духота спирала грудь, но верхушки деревьев уже беспокойно шуршали, предвещая грядущий дождь.

Бьярки оставил лошадь у перелеска, ведшего в старую дубовую рощу. Сюда редко приходили люди, чувствовавшие себя жутко среди огромных деревьев, властно раскинувших мощные корявые ветви и безмолвно охраняющих подступы к холму. Дубы было запрещено рубить под страхом смертной казни, но едва бы нашелся такой смельчак или безумец, посмевший бы навлечь на себя гнев силы куда более неотвратимой и грозной, чем той, что располагал самый могущественный людской правитель.

Юноша поклонился до земли, прежде чем ступить под сень исполинских деревьев, и вытащил из-за пазухи заготовленный каравай и кожаные мехи. Преломив хлеб и окропив его вином на большом гладком камне, он прошептал невидимым привратникам слова приветствия и просьбу принять его подношение. Ветки над головой Бьярки одобрительно зашелестели, и молодой боярин поднялся, воодушевленный благим знамением. Едва он успел сделать несколько шагов, как сверху одна за другой мелкой дробью посыпались капли. Удары множились и нарастали, и вскоре дождь уже в полную силу забарабанил по навесу листвы. Дубрава наполнилась свежей прохладой и опьяняющим запахом мокрой земли и клейких почек.

Неожиданно небо осветилось, так что Бьярки на миг увидел серебристо-черные нити дождя и очертания холма впереди, а следом раздался громовой раскат. Юноша ощутил легкое пощипывание на коже от предчувствия опасности и близости цели.

Бьярки вымок до костей, пока взбирался по склону. Влажные волосы щекотали лицо, и боярин несколько раз по-звериному мотнул головой, стряхивая холодные брызги. Они с грозой двигались навстречу друг другу, и, когда юноша взошел на вершину холма, треххвостая плеть молнии исполосовала небо прямо над его головой.

Страха не было. Бьярки принес на священную гору вызревшее решение, поэтому не колебался. Припав на колени, боярин решительно достал меч из ножен и положил на ладони. Это был славный клинок, заказанный когда-то отцом у лучшего свеннского оружейника, клеймо которого холодно поблескивало в гаснущих сполохах. Сколько раз этот меч спасал Бьярки, сколько раз умывался человеческой кровью…