Пташка

Может быть, Ивар прав? Наконец совершить наяву то, что Бьярки делал много раз в снах и мечтах, и тогда, возможно, наступит исцеление. Ведь это Гнеда была виновата во всем. Ведьма, явившаяся из ниоткуда, превратившая его жизнь в пытку.

Искушение было слишком велико. Ярость, боль и обида рвались наружу, требуя выхода.

Его борьба была слишком короткой. Он знал, что обязан сопротивляться, но то звериное в нем, что Бьярки так долго пытался загнать в угол, высвободилось, ликуя и беснуясь. Юноша силой развернул ее лицо к себе, и сердце ухнуло от ощущения полета.

Цветочный мед и топленое молоко. И – лишь намеком – смолистый дым.

Он прильнул к ее губам так, как приникает к братине дорвавшийся до вина бражник[140]. Его пальцы лихорадочно шарили по телу Гнеды, а в голове билась единственная мысль: этого больше не повторится. От желания у него тряслись руки, но вместе с тем рассудок холодно и расчетливо подсказывал, что после случившегося он умрет для Гнеды, поэтому нужно получить все, и Бьярки презирал себя за это еще сильнее.

Он нашел рукой ее грудь, и девушка дернулась от прикосновения. Другая его рука подтянула бедро, сгибая ногу в колене. Дрожащие пальцы пробегали по коже Гнеды, знакомясь и одновременно прощаясь навсегда. Тело Бьярки нещадно ныло, требуя немедленного утоления, но он намеренно продлевал свою пытку, зная, что после все будет кончено.

Когда она начала отвечать ему? Это показалось столь естественным, что Бьярки сначала не заметил, как губы Гнеды стали двигаться ему навстречу, как ее руки больше не сопротивлялись, а, наоборот, обвили спину, крепко прижимая к себе. Она трепетала, и под подушечками его пальцев вздувались крошечные бугорки мурашек. Вдруг ладонь Гнеды легла на его щеку, и в этом движении было столько нежности и ласки…

Бьярки застыл. Понимание пронзило его, как стрела. Отрезвление было болезненным и ошеломительным, словно юношу кинули в ледяную прорубь. Бьярки отодвинулся от Гнеды, с влажным звуком разрывая незаконченный поцелуй, и посмотрел в ее сумасшедшие глаза. Девушка продолжала тянуться к нему, но Бьярки отстранился, прижимая ее руки к земле.

– Назови меня по имени, – приказал он охрипшим, непослушным голосом. – Как меня зовут?

Несколько мгновений она смотрела на него, и Бьярки видел, как поволока безумия медленно покидает ее взор. Гнеда тихо выдохнула и обессиленно опустила голову на песок, закрывая глаза и отворачиваясь. Она разом обмякла, а из-под закрытых век по скуле к уху скатилась слеза.

Бьярки все еще нависал над ней, дрожа от возбуждения и гнева. Ему хотелось ударить ее. Хотелось перегрызть горло, которое она словно нарочно подставила, сдаваясь. Стиснув зубы, он со злостью откинул ее запястья и, пошатываясь, поднялся на ноги. Его тошнило. Юноша забрел в реку и осел на колени. Он должен был отмыться от Гнеды, от ее запаха, от ее предательства.

Бьярки чувствовал себя уничтоженным. Раздавленным, убитым.

Юноша вылил на лицо несколько пригоршней холодной воды и тяжело поднялся. Он не останется здесь больше ни мгновения. Ни в усадьбе, ни в городе. Только не на той земле, где ступает она.

Бьярки медленно пошел вверх по тропинке, не глядя на застывшую без движения Гнеду. Он больше не ощущал ни страсти, ни ненависти, только изнеможение и пустоту. Юноша был на самом косогоре, когда смутное чувство неправильного приказало ему обернуться. Девушка лежала так же, как он оставил ее, и в положении нелепо раскинувшегося тела было что-то страшное.

Забыв про гордость, Бьярки в один миг слетел вниз.

– Гнеда! – воскликнул юноша, падая в траву рядом с ней.

Он прикоснулся к ее руке, но от его давешней грубости не осталось и следа. Бьярки бережно повернул девушку к себе и снова позвал по имени, но ответа не последовало. Его вдруг осенило, и он положил руку на ее чело.

– Какой же я остолоп, – пробормотал Бьярки, торопливо подхватывая безжизненное тело. – Потерпи, моя пташка, я отнесу тебя домой.

Когда Вышеслава осторожно вошла в горницу, Бьярки сидел, неподвижно глядя в одну точку перед собой. Брови боярыни сердобольно изогнулись, и, покачав головой, она приложила одну руку ко рту, будто стараясь удержаться от ненужных речей. На девушку, неподвижно лежащую под одеялом, Вышеслава не взглянула. Если бы что-то переменилось, она бы давно знала от Бьярки.

Вышеслава уже не пыталась образумить сына, втолковывая ему, насколько непристойным является то, что он днюет и ночует в покоях незамужней девушки. Вслед за Бьярки она уже отбросила всякое представление о приличии. Ей хотелось лишь одного – чтобы ее любимый сын наконец отошел от страшной спячки, в которую он впал в ту злополучную ночь седмицу назад. И если для этого требовалось выздоровление девушки, принесшей в их дом лишь худое, что ж, пускай.

В голове у боярыни не укладывалось, что Гнеда посмела отвергнуть Бьярки, да еще и такой ценой. Было до сих пор страшно вспоминать, как ее младший сын появился в воротах усадьбы, мокрый и грязный, держащий на руках бесчувственную девушку в разодранной одежде.