Пташка

– Где она? – хрипло спросил он, но побратим, не глядя ему в глаза, неопределенно повел плечами.

И Бьярки побежал. Он знал, случилось что-то страшное. Гораздо хуже, чем просто отказ.

Первым делом боярин ворвался в конюшню, но вороной стоял на месте. В ее покоях тоже было пусто. Бьярки выскочил сначала во двор, потом на улицу. Он хватал каждого встречного за грудки, спрашивая, не видели ли они Гнеду, но люди лишь шарахались от него в стороны. Наконец он добился от одной перепуганной бабы, что та видела «чудную девку», спускавшуюся к реке.

Тревога, страх и бешенство обуяли его, пока он бежал под откос в быстро сгущавшихся сумерках. Только Небеса знали, чего Бьярки стоило смирить гордость и попросить Ивара и отца о сватовстве. Он всего лишь хотел жить по правде, и вот как Гнеда отплатила ему. Надумала вновь обесчестить, да так, что от этого уже никогда не отмыться. Показать всем, что лучше наложит на себя руки, чем разует его.

Бьярки выбежал на высокий берег и сразу увидел Гнеду далеко внизу. Стало почти темно, и ее белая рубашка ясно виднелась на густом шелке реки. Распущенные волосы черным плащом укрывали плечи девушки, и она медленно ступала на тускло поблескивающую гралицу[138], проложенную заходящим солнцем. Должно быть, со стороны зрелище казалось красивым, но Бьярки едва ли был в состоянии оценить его.

Юноша сжал зубы от досады и злости и, не глядя под ноги, кубарем покатился вниз.

Проклятье!

Он ненавидел ее так сильно, что руки невольно сжимались в кулаки. Он сам разорвет ее в клочья, лишь только достанет из треклятой воды!

Поскользнувшись на мокрой траве, Бьярки упал и тут же с громкой бранью поднялся. Лучшие порты и сорочка, надетые для нее, были в глине и зеленом соке. Он никогда еще не чувствовал себя таким униженным, даже тогда, после злосчастного поединка. Ему казалось, что это она, Гнеда, собственной рукой макнула его в грязь, как провинившегося кутенка в срам.

Бьярки уже не знал, чего хочет сильнее – спасти ее или отомстить.

– Стой! Не смей! – изо всей мочи гаркнул он, выбегая на вязкий сырой песок, но Гнеда даже не обернулась.

Девушка была в реке уже по пояс, как зачарованная, продолжая входить в воду.

Бьярки снова выругался и бросился за ней. Месяц-травень[139] только начинался, и Листвянка оказалась ледяной. Намокшая одежда облепила тело, сковывая движения, но юноша был полон сил, а ярость лишь придавала могуты.

Ему потребовалось несколько резких бросков, чтобы преодолеть упругое сопротивление потока и догнать девушку. Студеные брызги, разлетавшиеся из-под ног, обжигали сухую кожу, разъяряя боярина еще сильнее. Бьярки рывком схватил Гнеду. Послышался треск лопнувшей ткани, но ему было наплевать. Он притянул девушку за плечи и зло прокричал в ее лицо:

– Проклятая ведьма, что ты творишь! Решила утопиться, лишь бы не достаться мне?

Бьярки тряс ее, и мокрые волосы цеплялись за него, словно лапы подводного чудища. Глаза, блестящие и остекленевшие, смотрели без узнавания.

– Отпусти, – тихо проговорила она. И вдруг, сморгнув, Гнеда точно очнулась от оцепенения. – Отпусти! – сипло закричала она и неожиданно накинулась на Бьярки, хлеща его по лицу и царапаясь.

Зарычав, юноша подхватил ее и, одним махом перекинув к себе на плечо, двинулся в сторону суши. Гнеда продолжала колотить его ногами и руками, и Бьярки, свирепея, успел краем сознания удивиться, откуда в щуплой девчонке столько мощи и негодования.

– Я знаю, что у тебя на уме, – верещала она. – Заполучить меня в свою власть, чтобы сгноить в погребе! Чтобы и дальше измываться надо мной!

Бьярки хотелось отшвырнуть ее в воду и притопить, чтобы вода залила ей горло и заставила замолчать. Девушка неистово извивалась, и ему приходилось прилагать все силы, чтобы удержать ее на весу.

Бьярки уже ступил одной ногой на берег, когда Гнеде все-таки удалось извернуться и укусить его за предплечье. Юноша взвыл от неожиданности и боли и на мгновение разжал хватку, но вместо того, чтобы выпустить свою ношу, он лишь потерял равновесие. Влажный песок под ногами податливо просел, и они вместе рухнули наземь.

Оглушенная Гнеда сделала несколько слабых попыток выбраться, и Бьярки вдруг с отчетливой ясностью почувствовал под собой ее мокрое, неожиданно горячее тело. Насквозь сырая рубашка не скрывала, а лишь подчеркивала каждый изгиб, каждую пядь ее стана. Юноша был так близко, что мог рассмотреть капельки на кончиках длинных колеблющихся ресниц.

Девушка перестала ерзать и лишь затравленно дышала в шею Бьярки. Ее быстро вздымающаяся грудь упиралась в юношу, доставляя ему мучительное удовольствие, граничащее с болью. Он чувствовал острую клетку ее ребер, бешено колотящееся сердце и горячий провал живота. Непозволительная близость ее тела вместе с запахом влажных волос и раскаленной кожи ударили его наотмашь. Обещания, данные Гнеде, полетели в пропасть, туда же, куда неотвратимо срывался он сам.