Пташка

Но вот и бескрайние просторы остались позади. Спустя несколько дней Бран повернул на запад, и через какое-то время им все чаще стали попадаться деревья и камни. Сид не преувеличивал. Земля, в которую они въезжали, была безрадостна и угрюма. Густые стелющиеся кусты можжевельника сменялись жестким вереском, мхом и лишайниками. Редкий низкорослый лес не давал защиты от пронизывающего ветра, который, рождаясь на скорбных сопках, впитывал по дороге затхлую влажность болот, пробирающуюся под любую одежду.

Бран посмурнел, и вскоре сошли на нет даже его мрачноватые шутки, отчего Гнеде сделалось совсем не по себе. Он закутался в старый потрепанный плащ, так что были видны лишь мстительно поблескивавшие глаза, и все чаще прикладывался к засаленным мехам с крепким вином, отдававшим кислым ячменем.

Но в тот день, когда они наконец въехали в саму Корнамону, Бран был совершенно трезв. Накануне он велел Гнеде прихорошиться, и девушка покорно попыталась привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Остальные их спутники также как могли отмылись от дорожной грязи, начистили пояса и бляхи и подобрались. Они возвращались на родину с малой, но победой, и пусть дальше Брана ждала нелегкая и упорная борьба, он ехал домой с долгожданной добычей.

Пустоши остались позади, и все чаще им встречались деревеньки. Маленькие и редкие, большей частью неухоженные, населенные суровыми и нелюдимыми жителями, которые тем не менее почтительно кланялись, признавая своего господина.

Когда всадники наконец добрались до цели своего путешествия, поначалу Гнеда решила, что они въехали в очередное село. Здесь было так же грязно и неуютно, по разбитым тропинкам, топчась в жиже и талом снегу, бродили одичалые, обросшие свалявшейся комковатой шерстью овцы, здесь же промеж них копошились чумазые дети и собаки. Но двор, возле которого они остановились, был все же шире и богаче, нежели любой другой, встреченный девушкой ранее в этой стране.

Возможно, появись солнце или увидь Гнеда Корнамону в любое другое время года, впечатление вышло бы мягче и здоровее, но нынче кругом была лишь серость и запустение, хмурые лица и косые, неприветливые взгляды.

Подворье, куда въехал Бран, а следом вся его дружина, было не меньше, чем у Фиргалла, но бедность и неустроенность сразу кидались в глаза. Необихоженный двор, подгнившие бревна, лужи, нерадиво разбросанная и сломанная утварь красноречиво говорили за себя.

Сразу у ворот все спешились, и Бран сам помог Гнеде выбраться из седла. Он не отпустил ее руки, и девушка почувствовала волнение. Все, о чем рассказывал сид, обретало плоть. Он обещал показать ей Корнамону, и вот она здесь, в самом ее сердце, и ничто из его слов не было преувеличением.

На крыльце долгожданных гостей встречали домочадцы, тут же стояли слуги, и Гнеда подумала, что, должно быть, родичи Брана надели самое лучшее, иначе их трудно было бы отличить от челяди.

Гнеда сразу распознала мать Брана Федельм. Сид еще по дороге предупредил девушку, чтобы та оказала ей должные почтение и уважение, и Гнеда, которой не нужно было его остережение, чтобы вести себя достойно с будущей свекровью, поняла, что мать имела большой вес для Брана.

Высокая и статная, с законченными, обострившимися чертами лица, когда-то она, наверное, была красавицей. Но те времена давно прошли, и теперь на них смотрела потрепанная жизнью, изъеденная тревогами, постаревшая до срока женщина.

Гнеда видела, как она жадно впилась глазами в сына, не отпуская его лицо из цепкого взора, пока не убедилась, что он цел и невредим. Следом она обратила свой пристальный взгляд на девушку, и Гнеда удивилась тому, как подпрыгнуло сердце, будто для нее действительно имело какое-то значение мнение этой чужой женщины.

В сизо-голубых, поблекших очах плескалось беспокойство. Федельм без стеснения разглядывала Гнеду, и чем дольше она смотрела, тем смятеннее ощущала себя девушка. Глаза женщины бегали по ее лицу, и Гнеда уже знала: что-то не так. Кажется, и Бран это почувствовал, потому что сильнее сжал руку Гнеды и сказал:

– Здравствуй, матушка. Посмотри, я привез тебе дочь, а себе невесту. Наследницу прекрасной Этайн, внучку достославного Аэда.

Очи Федельм стали большими, и Гнеда ясно различила в них страх. Девушка поклонилась, и ее движение вышло зажатым и деревянным.

– Добро пожаловать домой, сын мой, – вымолвила женщина глухим, грубоватым голосом, принимая Брана в объятия. – Добро пожаловать, дитя, – обратилась она и к Гнеде, прижимая к себе невестку, и девушка содрогнулась от холодного и отрывистого касания.

Только чтобы больше не смотреть на мать Брана, Гнеда отвела взор, который вдруг наткнулся на яростные голубые очи, глядевшие на нее с такой ненавистью, что у девушки захватило дух. Бледное лицо утопало в медных кудрях, по молочной коже, точно пшено, были рассыпаны золотистые веснушки. Незнакомая девушка, стоявшая в толпе Брановых домочадцев, не сводила с Гнеды немигающего враждебного взгляда.

Гнеда съежилась, но в это мгновение сид нетерпеливо потянул ее в дом.