Пташка

Девушку препроводили в тесные и мрачные покои, и она едва не кинулась вслед за Браном, когда, велев невесте оправиться и передохнуть, он быстрыми шагами вышел вон. В рассеянном и невнимательном взгляде сида Гнеда читала: он выполнил свою задачу, довезя ее до дома в целости и сохранности, и на этом его забота заканчивалась. Наверное, здесь Гнеде тоже не дадут умереть от голода и холода, но на что-то большее рассчитывать не приходилось.

То, каким отстраненным стал Бран, лишний раз напомнило девушке, что ему нужно было лишь место Гнеды на родовой лестнице, и нынче у нее не будет даже их колких разговоров. Бран уже занялся иными хлопотами, сгрузив девушку со своих плеч, как добытое в походе золото. Такое ценят, берегут и защищают, но хранят в закрытом на три замка сундуке и достают, только чтобы изредка похвастаться перед соседом или перепрятать.

Гнеда убедилась в правоте своих догадок на пиру, данном в их с Браном честь. Она сидела рядом с ним, на почетном месте невесты, и сид принимал бесконечные здравницы и похвалы. Девушка с тревогой наблюдала, как разгорались глаза Брана, возбужденные вином и лестью, как он запальчиво и остроумно отвечал своим мужам, и гридница то и дело вздрагивала от ражего хохота и стуканья хмельных кубков и рогов.

За весь вечер Бран ни разу не взглянул на Гнеду, и она сидела потерянная, скукожившаяся в своем нарядном платье, в которое ее облачила приставленная сидом неразговорчивая служанка. Все было чуждо здесь, и девушка начала сознавать, что это лишь начало. Дальше жизнь потечет так, как обещал Бран. У нее будет крыша над головой и пища, пусть только на людях она изображает его преданную жену, а он оставит ее в покое. То есть просто не будет замечать, словно пустое место. Ах да. Она должна будет еще понести ему наследника.

Гнеда робко скосила на Брана глаза, впервые по-настоящему подумав о нем как о будущем муже. По-настоящему поняв, что если это и была игра, то теперь она закончилась. Бьярки больше не придет за ней, и до скончания дней она вынуждена будет влачить существование среди этих чужих безразличных людей.

Поцелует ли он ее перед тем, как…

Она споткнулась на этой мысли вместе с собственным сердцем, которое вдруг забилось еще сильнее, где-то у самого горла.

Расплетет ли косу, забавляясь с длинными черными прядями? Погладит ли по щеке? Проводит ли взглядом соскользнувшую с ее плеч подвенечную рубашку? Нет, едва ли. Ведь делать это вовсе не обязательно. Бран не будет жестоким, но и ласковым ему становиться незачем. Прошло то недолгое время, когда Гнеда имела хоть какую-то власть над ним, и теперь ни к чему распыляться на бессмысленные действия. Вроде поцелуев и ненужных прикосновений.

Но возможно, если она попробует? Угодить ему? Понравиться? Станет податливой и покорной. Возможно, Гнеда сумеет занять место в его душе и дождется доброго слова и участливого взгляда?

Небеса, какой жалкой она была!

Бьярки знал, что его могут убить, но все равно не хотел сдаваться. Он ушел не из страха за свою жизнь. Бьярки развернулся только тогда, когда Гнеда сломала его. С треском, словно сухую ветку.

Почему она не убежала с ним? Почему хотя бы не попыталась? Боялась за него. Или просто боялась?

Гнеда подняла помутившийся взор. Нет, если девушка казалась себе самой несчастной за этим столом, она ошибалась. Среди женщин, присутствующих на пиру, не было веселья. Федельм, сидевшая по правую руку от сына, строгая и молчаливая, была напряжена. Даже Гнеда, видевшая ее второй раз в жизни, чувствовала это. Федельм не понравилась невестка, и дело было не в женской неприязни или материнской ревности. Здесь крылось что-то иное, более значительное.

Остальные женщины сидели притихшие и словно невидимые. Гнеда несколько раз прошерстила глазами чертог в поисках странной рыжеволосой девушки, но ее здесь не было, и Гнеда почувствовала досаду и зарождающуюся тревогу. Этот взгляд, точно заноза, сидел в ней с самого утра, и лучше бы сразу выяснить, в чем дело.

Когда женщинам пришло время удаляться и к Гнеде подошла чернавка, чтобы отвести в опочивальню, Бран наконец удостоил свою будущую супругу взглядом, чтобы пожелать покойной ночи. Дабы соблюсти принятый обычай, а не из добросердечности, понимала девушка, но все равно не смогла удержаться от того, чтобы, пренебрегая всеми приличиями, вместо краткой условной речи и поклона горячо прошептать:

– Бран, пожалуйста, не оставляй меня! Мне так одиноко, я никого здесь не знаю…

Незаметно для себя самой она ухватилась трясущимися пальцами за его рукав, заметив свою оплошность только по брезгливому и недовольному взгляду сида. Ее убогое мямленье шло вразрез с его ликованием и радостью. Она докучала ему своим скорбным видом и слезящимися глазами. Жалкая женщина не могла вызвать ни сочувствия, ни сострадания у человека, выросшего в суровом краю, иссушивающем душу и плоть.

Сузив глаза, Бран, благодушно улыбаясь, проговорил:

– Добро пожаловать в Корнамону, любовь моя.