Пташка

И жалким и отчаянным, единственным, на которое у него оставалось воли, усилием Бьярки заставил себя отвернуться. Он стоял, тяжело дыша, глядя себе под ноги, борясь с раздирающим грудь желанием посмотреть назад. Бьярки знал, что не простит себе, если продолжит глазеть, если подметит что-то новое в ее лице, запомнит золотой узор на алом шелке, поворот головы, блеск перстней, которых она не носила раньше. Если увидит, как поезд увозит ее. Как закрываются ворота.

Бьярки шумно выдохнул и сделал шаг. Что-то внутри взвыло и натянулось, но юноша уже не мог остановиться. Там, в глубине, раздался звук оборванной тетивы, и горячее и вязкое хлынуло, обжигая.

Но он победил.

Он ушел первым.

39. Дом

– Ты не передумала? – негромко спросил Фиргалл, не глядя на девушку, и сильнее запахнул плащ.

Снежинки, носившиеся в воздухе, затевали дикую пляску с ветром, словно пытаясь отхватить побольше жизни в преддверии скорой гибели. Стоял мороз, но это были последние холода. День удлинился, и тепло далекой еще весны уже чувствовалось в лучах осмелевшего солнца. Но нынче дело шло к вечеру. Они остановились на росстани[158].

– Нет, – покачала девушка головой.

Сид кивнул.

– Приглашение Айфэ и Эмер бессрочно. Они будут ждать тебя. Приезжай, когда тебе надоест искать среди теней прошлого то, чего там нет.

Гнеда пристально посмотрела на Фиргалла. Насмехался ли он над ней или просто хотел разозлить и заставить поменять решение? Ведь сид не мог не понимать, почему Гнеда не ехала. Вся дорога сюда, до Перебродов, стала для нее мукой. Девушка не в силах была смотреть на него, потому что всякий раз задавала себе вопрос: не он ли убил и ее мать?

Гнеда не хотела знать.

Фиргалл был ей ближе умерших родителей. Сид сделал много злого и доброго, воспитал и изменил ее, предал и спас, и одно было неотделимо от другого. Она любила его как отца и ненавидела как злейшего врага.

Это было невыносимо, и единственным убежищем, где она могла спрятаться, оставались Переброды. Кузнец, которому своим появлением она больше не могла причинить вреда. Вежа с пыльными книгами. Могила Домомысла.

– Я буду рядом с ними, в Ардгласе. Когда придет время мстить за отца, ты знаешь, где меня искать.

Фиргалл сдержанно кивнул, и лошади тронулись, увозя его прочь. Гнеда смотрела поезду вслед до тех пор, пока, окутанный снежным облаком, он не исчез в темнеющем лесу. Наступившая тишина тяжело навалилась на плечи. Пламень переступил по хрустящей крупке, нетерпеливо подковыривая ее копытом.

Гнеда вздохнула, но тут же улыбнулась. Совсем скоро она увидит Катбада.

Не оглядываясь, девушка повернула маленькие легкие сани, которые напоследок подарил ей сид, и направила Пламеня по знакомой дороге.

Домой. Наконец-то домой.

Но когда из-за деревьев показались первые крыши, Гнеда ничего не почувствовала.

Девушка въезжала в родную деревню, ожидая, что возвращение всколыхнет душу, – радостью, теплотой или грустью, – но не было ничего. Она с пугающим равнодушием смотрела на знакомые с детства, ничуть не изменившиеся дворы и проулки. Только Вежа, укоризненно глядящая на нее сверху вниз, как старая мать на заблудшее чадо, тронула сердце Гнеды. Лишь древние шершавые стены чувствовались родными. Ведь так было всегда. Как она могла забыть это ощущение? Как могла обманываться и называть Переброды домом? Вежа была маленьким островком в чужом море, но теперь даже она глядела холодно и бесприютно.

На двери висел незнакомый замок, но дорога оказалась расчищена. Гнеда безразлично подумала, что селяне наверняка устроили в Веже житницу, как всегда и хотели. Но нынешняя цель девушки была иная, и она продолжила путь.

По пустым улицам гулял ветер, подхватывая и растрепывая дым, едва успевавший высунуться из труб. Снег шел не переставая, и Гнеда с предвкушением думала об уютной избушке Кузнеца, куске душистого хлеба и теплом боке Грома. А больше всего – о крепких объятиях друга, ободряющем смехе, о том, как после всего услышанного он погладит ее по голове большой ладонью, печаль отступит, и все былое покажется лишь сном.

– Ба, да кто же это! – раздался смутно и неприятно знакомый голос, выведший девушку из задумчивости.

Пламеню пришлось остановиться, поравнявшись с дровнями, ехавшими навстречу. На горе заиндевелых бревен возвышался рослый детина в лихо заломленной шапке, румяный от работы и мороза. Огромными удивленными глазами он разглядывал Гнеду, и вместе с узнаванием его лицо от уха до уха озарила улыбка.

Девушка была одета куда скромнее, чем в своей поездке к Судимиру, но и этот наряд, как видно, произвел большое впечатление на парня, в чьем взгляде читалось искреннее восхищение.

– Ты ли это, Гнеда? – изумленно спросил он.

– Здравствуй, Завид, – сухо ответила девушка. Вот уж кого угораздило встретить.

– А мы-то думали, ты сгинула, – засмеялся он, кажется, даже не подозревая о том, как неучтиво звучат его слова, продолжая восторженно оглядывать лошадь, упряжь и сани. – Значит, все-таки нашла? Родителей, говорю, нашла? – добавил он, когда Гнеда неприязненно нахмурилась.

Она покачала головой.