Пташка

Девушка с сомнением смотрела на боярина, не доверяя его расположению, пытаясь найти истинную подоплеку такой щедрости. С другой стороны, она и вправду помогла Судимиру.

Гнеда облизала потрескавшиеся губы.

– Я могу любую работу делать.

– Что же ты делала в своих Перебродах?

– Всего понемножку, – смешалась девушка. – Пока Домомысл не умер, помогала ему переписывать книги.

– Вот как? – удивился боярин, и в его очах зажглось любопытство. – Домомысл – это тот самый добрый старик?

Гнеда кивнула.

– От него ты научилась свеннскому языку?

– Нет, от наставника, – девушка опустила глаза.

– А мечом владеть?

Гнеда резко вскинула на Судимира взор.

– Да какое там владение, – замялась она.

– Судя по тому, что я слышал и успел краем глаза увидеть, ты не пральником моего сына охаживала. – Боярин улыбнулся в усы, словно позабавившись этой мысли.

– Да, тоже от наставника, – сдалась Гнеда. Она хотела увести разговор подальше от Фиргалла. Врать не хотелось, но и рассказывать о сиде, она чувствовала, не должно. – Мы были дружны с его сыном, и он помогал мне. Знал, что у меня никого нет, поэтому научил, как постоять за себя.

– А что твои родители? – спросил Судимир, и в стороны от его прищурившихся глаз разбежались вороньими лапками мелкие морщинки.

– Я их не знала, – отчего-то насторожилась девушка. – Меня младенцем подбросили Домомыслу на порог.

– Что ж так далеко пустилась? В своих местах не хотела оставаться, так ближе есть деревни, пошла бы в работницы.

Гнеда нахмурилась и подобралась, немного отодвинувшись от Судимира.

– Ты, боярин, мне допрос чинишь, будто я лиходейка какая. Я худого никому не сделала и в город идти в своем праве была.

– Да что ж ты ерошишься! Уж и спросить нельзя, – усмехнулся Судимир. – И я в своем праве узнать о человеке, что в мой дом вступает.

– Я могу за скотиной ходить, белье стирать, стряпать.

– Мне не нужны работники, в этом Жук не соврал. Мне не надобна твоя плата, живи у меня как… – он запнулся на мгновение, – как гостья. Отдыхай. Я пошлю в «Трилистник» за твоими вещами. И за конем, – добавил он, опередив ее. – Он у тебя знатный красавец.

Судимир поднялся и направился к выходу.

– Господин, – позвала Гнеда. – Ты сказал, что княжич не стал бы снимать мне голову. Почем ты знаешь?

Боярин обернулся, и лицо его уже не было благодушным, как раньше.

– Княжич Стойгнев не такой бессердечный, каким кажется.

– А его отец? – вырвалось у Гнеды, и она тут же захотела воротить сказанное, видя, как в глазах Судимира что-то враз переменилось и потемнело, словно в избе в ясный день закрыли ставни.

– Есть такое присловье. Князь – как солнце, хорошо на него любоваться, да только издалека. Вблизи-то и опалиться можно.

Он вышел, а Гнеда откинулась на подушку и смотрела на столбики в изножье кровати, увенчанные резными медвежьими головами, пока ее незаметно не сморил сон.

23. На чужой стороне

Сразу после случившегося Бьярки на несколько дней уехал из Стародуба, сопровождая княжича в короткий поход, а вернувшись, понял, что весь город зубоскалит над тем, как его ославила девчонка. Он не сомневался, что правда обросла всевозможными небылицами и прикрасами – и, разумеется, не в его пользу. Даже Звениславка, сверкая хитрыми глазами и прикрывая хохочущий рот вышитой ширинкой, и та не преминула сказать ему, что хочет «подивиться на могучую поляницу, что сшибла самого Бьярки».

Это приводило молодого боярина в бешенство, заставляя раз за разом переигрывать их недолгий поединок в голове и понимать, что при любом раскладе он бы вышел дураком. Как она посмела полезть на него, о чем только думала? Будь на его месте кто-то другой, царапиной на плече дерзкая бы не отделалась. Пусть благодарит, что жива осталась!

Бьярки поморщился, возрождая в памяти белое лицо девчонки и безжизненно повисшую руку, когда отец еле успел подхватить ее. Одновременно к самому горлу подступила и запрятываемая на дно души обида. Бьярки вспомнил, как, пытаясь сохранять спокойствие, рассказывал отцу, что уже встречал эту девушку, да еще и в Солнцеворот, что таких совпадений не бывает и она не иначе как колдунья, неизвестно зачем явившаяся нынче в их усадьбу. Как он убеждал, что от девчонки добра не жди и она принесет беду в их род. Судимир же осадил его, заявив, что решать Бьярки будет, когда заживет своим домом, в который раз намекая, что вся семья ждет свадьбы сына. Они надеялись оженить его грядущей зимой, но сам Бьярки дал себе еще один год сроку. Он же не глупая девка, чтобы радостно ждать, пока его окрутят, знает, что с женитьбой закончится вольная жизнь. А что до Звениславки, Бьярки был уверен, что та дождется его. А даже если нет, ему, сыну Судимира и побратиму княжича, разве трудно будет найти невесту не хуже? Такому, как он, не отказывают.