Пташка

Юноша стоял совсем рядом, так что Гнеду обдало легким и по-детски свежим дыханием, и это так противоречило грубости его слов и недружелюбию во взгляде, что девушка оторопела. Она не могла заставить себя ответить отчасти оттого, что знала – любое ее оправдание пропадет втуне, отчасти – потому что как завороженная смотрела в его глаза. Гнеда второй раз в жизни видела их так близко и теперь снова подметила тонкие лучики и синие брызги, разбегающиеся по небесно-лазоревой радужке.

– Я предупреждал тебя, – повторил Бьярки, но гораздо тише, будто бы через силу.

Он тоже не отрываясь смотрел на Гнеду, но что-то в нахмуренном взоре стало неуловимо меняться. Девушка часто видела молодого боярина разозленным, но ни разу до этого мгновения не испытывала при нем настоящего страха. Теперь же, когда голубизну очей Бьярки начали заволакивать грозовые облака, сердце ее застучало как бешеное, а с затылка вниз по позвоночнику посыпались мурашки, поднимая волоски на коже.

Бьярки прерывисто вдохнул, и Гнеда увидела, как легонько вздрогнули тонкие крылья его носа. Взгляд юноши вдруг быстро опустился к ее губам, и девушка ощутила, как в груди закручивается теплый клубок. Глаза Бьярки снова рванулись к ее очам. Он смотрел испуганно, но это длилось один миг. Взор боярина вновь упал на уста Гнеды, и неожиданно юноша сделал шаг вперед, уничтожая всякое расстояние между ними. Его рука нырнула под косу, зарываясь глубоко в волосы, и Бьярки с силой притянул Гнеду к себе.

Когда их губы встретились, девушке показалось, что внутри разорвалось что-то горячее и искрящееся, и словно расплавленное железо потекло по венам вместо крови. Вторая рука Бьярки обхватила Гнеду за пояс, прижимая к себе так крепко, будто он боялся, что девушка станет вырываться. Но Гнеда была слишком ошеломлена, чтобы думать о чем-то, кроме того, какими мягкими и теплыми оказались его губы, какими неожиданно нежными были их прикосновения. Это ощущалось так странно – только что они были чужими друг другу, только что Бьярки был готов испепелить ее одним взглядом, и вот теперь он очутился так близко, как никто никогда до него. Гнеда едва ли могла помыслить о том, чтобы коснуться Бьярки даже случайно, а теперь он сам прижимал ее к себе, а Гнеда чувствовала, насколько горячо его тело, задыхалась в объятиях, сильных и желанных, тонула в запахе – костра, земли после дождя и скошенной травы – и вкусе, терпком, пряном, сладковато-полынном.

Бьярки оторвался от губ Гнеды лишь на мгновение, чтобы метнуться по ее лицу ошалевшим, хмельным взглядом и снова поцеловать девушку. Теперь в движениях боярина была алчность. Его пальцы не больно, но чувствительно сжали в горсти ее волосы на закосье. Другой рукой он медленно поднимался по ребрам, не пропуская ни одного вершка, гладя и прижимая к себе.

Колени подкосились, когда она ощутила, как его язык бесстыдно проскользнул ей в рот, соединяясь с ее собственным, пробуя Гнеду, упиваясь ею. Пылающий комок сполз куда-то в живот и стал невыносимо горячим, и естество девушки кричало, что только Бьярки способен избавить от этого огня, разделив его с ней.

Губы боярина на миг оставили уста Гнеды, и она была готова заплакать от разочарования, но тут же почувствовала жадные поцелуи на шее и скулах, окончательно выбившие почву из-под ног. Вновь найдя ее рот, Бьярки сдавленно застонал, и дрожь прошибла Гнеду с головы до пят.

– Погоди, – выдохнул он, все еще стискивая ее в объятиях, и, быстро оглядевшись по сторонам, откинул задвижку денника, проталкивая их обоих внутрь.

Гнеда, получив краткую передышку, на мгновение вновь обрела ясность рассудка. Страх, отступивший было под напором затопившей ее страсти, снова вернулся.

Что она делает? Это ведь Бьярки! Тот, что еще несколько дней назад называл ее вахлачкой и неотесанной мужлаткой[94]. Который ненавидел ее!

Но ведь это тот же Бьярки, что нес ее тогда через реку, который смотрел так, что сердце заходилось в неистовом беге, тот, о ком она не переставала думать все это время…

Но вот они уже в углу, остро пахнет сеном и лошадиным потом, и Бьярки припечатал ее к стене, продолжая покрывать безумными поцелуями, продолжая гладить с пугающим исступлением, обжигая заходящимся дыханием.

– Нет, – голос Гнеды прозвучал слишком тихо, и она сама не услышала себя. – Нет, постой. – Девушка приложила всю силу, чтобы высвободить ладони и упереть в его грудь. Сердце юноши под пальцами билось так же отчаянно, как и ее собственное.

Но боярин не замечал этого слабого сопротивления. Он прижимал Гнеду к себе за поясницу, трепещущей рукой борясь с завязкой ее рубахи.

– Пусти, – громче и решительней сказала девушка, пытаясь оттолкнуть его от себя.

– Глупая пташка, зачем ты бьешься? Я не обижу тебя. – Улыбающиеся губы Бьярки касались мочки ее уха, обдавая шею жаром. – Тебе будет хорошо, очень хорошо. Моя маленькая смуглянка…