Птенцы

Четвёртый бател горел, оттуда за борт падали и прыгали люди. Тушить никто не собирался: к обычному составу экипажа "Серого Шилохвоста" были добавлены три десятка новгородских стрелков. Которые вполне достойно выносили своих визави.

Два следующих бателла, увидев отсутствие флагманского флага - упал вместе с мачтой - один за другим сменили курс на более западный. Туда же повернули свои форштевни и три "инвалида". А вот самбуки и шебеки упорно пытались атаковать "Крапчатого". На нём работали обе кормовые баллисты и самострельщики. Но маленькое, острое, низкосидящее, идущее в кильватер - неудобная цель. Попасть тяжело, не в борт.

Однако попадали: одна самбука уже лишилась паруса и теряла ход, вторая тоже отставала. Но шебеки продолжали погоню. Неслись на вёслах, изображая волчью стаю россыпью, уже вышли на дистанцию перестрела. На носовой площадке передней настроили катапульту. Выпущенный по высокой траектории чёрный дымящий снаряд плюхнул в воду, немного не долетев.

Повторят. Могут попытаться и паруса на "шилохвосте" запалить...

Факеншит! Не успеваем поджечь все бателы! Тогда придётся делать то, что нельзя - заниматься этим непристойным времяпрепровождением, абордировать.

"Капитан имеет право на ошибку, но не на колебания" - пора принимать решение. Пусть бы и неправильное, но без колебаний.

-- Махальщик! На хвосты: выходим из боя. Команда! Паруса ставить. Полный ход. Боевым - отбой.

Парусная команда бросилась тянуть и травить, воины и баллистеры - зачехлять и прибирать. А из твиндека выбралась группа высокопоставленных, но нынче под палубу загнанных, пассажиров. В ярких парадных одеждах, выражающих их статус, они смотрелись на замусоренной палубе... импозантно.

"Хорошо выглядят. Как туман на кладбище".

Подкидыш окинул орлиным взором открывшуюся панораму морского боя, гордо облокотился на перила, демонстрируя личную храбрость и презрение к недалёкому противнику, заглянул за борт, густо утыканный ширванскими стрелами. Победоносно оглянулся на стоящего на кормовой настройке Дика. И вдруг резко присел, прикрывая ладонью задницу.

Дик, довольный ходом боя, приветливо улыбнулся князю. Подкидыш резко покраснел, неуверенно, будто не зная куда девать руки и всё тело, выпрямился. Побагровел пуще и кинулся на ют.

-- Почему уходим?! Сцепимся и порубаем! Поворачивай! Ну! Живо!

Дик удивлённо уставился на князя. Отвык совсем, забыл как это - когда тебе в крик командуют. Даже Воевода - сам!, никогда голоса не повышает. А уж орать на командира корабля... на его корабле...

Вскинул рупор, остававшийся в руке, и, чётко разделяя слова, как при отдаче команд, рявкнул в голос, прямо в лицо князю:

-- Пшёл! Нах...!

***

"Что русский кратко скажет матом,

то итальянцу час махать".

Увы, и у нас есть "итальянцы". В смысле: любители помахать чем-нибудь.

***

Подкидыш, оглушённый звуком и потрясённый смыслом, пару мгновений только моргал. Потом завыл от ярости, резко рванул меч с бедра... раз, другой, третий... не выдёргивается!

Подскочивший сзади Боброк крепко держал навершие рукояти.

-- Т-ты...! Г-гад...! От-т-т-т.... тьфу. Отпусти!

-- Отпущу. Остынь. Подумай.

Боброк вдруг замолчал. Неотрывно глядя в бешеные глаза на красном, вывернутом назад, лице своего князя и чувствуя упёршийся ему в спину меч.

-- Княже, вели рубить-колоть изменника!

Федор Тусемкович был готов явить преданность свою, даже не щадя и живота своего. А уж чужого - тем более. Скульптурная группа из трёх Саксинских богатырей пребывала в неподвижности, пока от трапа не раздался старчески-ворчливый голос Акима Рябины:

-- Спаси тя бог, Симеоне, что помог. Ноженьки мои старые, лесенки высокие... о-хо-хо, охохошеньки. Верно люди говорят: старость - не радость. А на наших молодцов глядючи, добавлю: и молодость - гадость.

Тяжело опираясь на руку попа, Аким проследовал к своему, прежде ещё пригретому месту на правом рундуке, уселся, старательно расправляя длинные полы одежды, поднял глаза. Глядя укоряюще на Дика, произнёс:

-- Гляжу, ты лирик с матерным уклоном. Наследственно.

Дику стало стыдно. Жарко даже ушам.

На "Святой Руси" лириком называют церковного певчего. Дик - попович. Уже многие годы никто не вспоминал ему папеньку - сельского попа отца Геннадия, жадного, жестокого и драчливого, утонувшего однажды в Угре по пьяни при посещении Рябиновской вотчины.

Уняв таким образом юного адмирала, Аким переключился на остальных. Оглядел осуждающе, и терпеливо, как маленьких детей, спросил:

-- Ну?

Все как-то встряхнулись. Подкидыш убрал руку со своего меча, Боброк тоже убрал руку с его меча, Тусемкович, недоумевая покрутил свой меч в руке и тоже убрал.

Дик потрясенно рассматривал собеседников. Это ж "господа русская"! Это ж князь! Рюрикович! Повернись судьба чуть иначе, не поспей Воевода прошлой весной к Киеву, этот парень, с постепенно уходящим со щёк нездоровом багровым румянцем, мог бы стать Государем Всея Руси!

Ну, если по латинянскому закону считать. Не дай боже такого несчастья!