Птенцы

Когда она смотрела на него, она чувствовала, что он смотрит на ее груди под одеждой, оценивает их размер и форму, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую всегда она чувствовала между собой и другими мужчинами.

Не планируя ничего, даже не осознавая, она, только по естественному инстинктивному чувству своему, откидывала голову, звонко смеясь в общем веселье его шуткам, распрямлялась, чуть поворачиваясь, показывая ему себя, своё тело, пусть бы и прикрытое несколькими слоями одежды, но обворожительно омываемое ощущаемой ею ласковой волной его доброго весёлого взгляда.

Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах, а она чувствовала, что они близки, как она давно уже не была близка с мужчиной.

-- Поедем на карусель? Пожалуйста, поедем, - сказал он, и понижая голос добавил: - Ты будешь самая хорошенькая. Вертясь на волчке. Это доставит тебе и мне удовольствие.

Трифа не вполне поняла того, что он сказал, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать, и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади, так близко от нее. "Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?" - спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость, и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась тоже, так же как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.

Снова началась суета, гости собирались продолжить веселье на улице. Анатоль вышел из-за стола спокойный и весёлый. Трифа отправилась за своей верхней одеждой, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Все, что происходило перед нею, уже казалось ей вполне естественным.

Когда она с друзьями выходила из дома, Анатоль подошел к ним. Подсаживая Трифу в сани, он пожал ей руку выше кисти. Трифена, взволнованная, красная и счастливая, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

-- Что это такое? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь?, - думала она.

И она опять в своём воображении повторяла весь свой разговор с Анатолем и представляла себе лицо, жест и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.

На другой день масленичной недели её позвали в другой дом. Где она сразу встретила этого человека. Он подошёл к Трифе ещё на крыльце и пошёл за ней. Как только Трифа его увидала, то чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему, и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им охватило её.

Она ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далёком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно.

Карнавал, Масленица, маски, скоморохи... Стоит только вывернуть платок, повязать его иначе, "закосыниться", и ты, вроде бы, уже не ты. И происходящее - не с тобой.

Её посадили на верхний конец стола. Анатоль сидел несколько в стороне, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего-то. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Волнение её нарастало. Она то чересчур громко смеялась, то вступала в шумные игры, хороводы и скачки веселящейся молодёжи, то слишком часто прикладывалась к своей кружке с хмельным мёдом. Наконец, разгорячённая весельем, вышла она остыть на двор.

Едва, обмахивая разгорячённое лицо своё, зашла она за угол, как услышала чьи-то шаги следом. Ещё не видя, она уже знала - кто идёт за ней. Взволнованная, едва не теряя силы, прижалась она к толстым венцам стены дома.

-- Ах, Трифа, радость моя. Куда же ты удалилась?

Трифа подняла на Анатоля испуганные глаза, но такое самоуверенно-нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла, глядя на него, сказать ничего.

-- Я безумно, безумно влюблен в тебя. Разве я виноват, что ты восхитительна?

Она пыталась уйти, но Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:

-- Я безумно люблю тебя. Неужели никогда мы не будем вместе?

И он, заслоняя ей дорогу, приблизил свое лицо к ее лицу. Блестящие большие мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего, кроме этих глаз.

-- Трифа?! - прошептал вопросительно его голос, и кто-то больно сжимал ее руки.

"Я ничего не понимаю, мне нечего говорить", - сказал ее взгляд.