Птичья песнь

Вильма Ширас Птичья песнь

^{© Wilmar H. Shiras — «Bird-Song», 1973}

— Твой новый питомец покажется тебе очень забавным, — сказала миссис Токкин одобрительно. — Одно время я разводила канареек.

— Тогда может вы расскажите мне всё о том, как заботиться о Дикки, — попросила я. — Подождите, пока я поставлю чайник, ладно?

Когда я вернулась с чайным подносом, миссис Токкин насвистывала — я чуть было не сказала выводила трели и чирикала — Дикки и, склонив голову набок, внимательно прислушивалась. Затем он словно в ответ разразился песней.

— Я верю, — сказала я со смехом, — что вы можете говорить на языке птиц. Что вы сказали Дикки?

Миссис Токкин объяснила:

— Я научился высвистывать кое-что в подражание.

— Интересно, а у птиц есть свой язык? — спросила я, когда чайник вскипел и чай был разлит по чашкам.

— Не в том смысле, в каком мы понимаем этот термин, — сказала миссис Токкин. — Ты же знаешь, они по-своему умны.

— У вас когда-нибудь были какие-нибудь приключения, связанные с птицами? — с надеждой спросила я.

— Нет, — ответила миссис Токкин. — Не думаю, что когда-либо такое было. Спасибо, моя дорогая, — сказала она, принимая кусочек пирога, откусила разок-другой, а потом добавила: — Правда, однажды, Профессор превратился в птицу.

Это было (сказала миссис Токкин) в то время, когда я разводила канареек. Профессор некоторое время отсутствовал, а когда вернулся, то обнаружил, что в городе свирепствует ужасная эпидемия гриппа, и многие люди к тому же заболели воспалением лёгких или плевритом. Я была в их числе, и действительно была очень больна. Пол принёс нашего лучшего певца, Тёмного Ричарда, надеясь, что эта птица поднимет мне настроение, и действительно, я посчитала его хорошей компанией. Он пел и пел, а я кашляла и кашляла. Вскоре я заметила, что у него появилась новая песня, в которой он громко повторял одну и ту же ноту, по большей части, а затем добавлял небольшую изящную мелодию и снова и снова повторял громкую ноту. Мне стало интересно, что он поёт. Я размышляла об этом, когда вошёл Профессор.

Он пришёл в ужас, увидев, что я так сильно больна, и пообещал принести мне какое-нибудь лекарство.

— Не уходите, — умоляла я его. — Присядьте и послушайте Тёмного Ричарда. Как вы думаете, что это такое он может петь?

— Что вы имеете в виду? — спросил Профессор. — Я думал, у канареек свои песни.

И я объяснила, что Тёмный Ричард пел всё, что слышал. Он пел обычные песни канареек, посвистывая, напевая трели или чирикая, как ему заблагорассудится, но он также перепевал газонокосилки, пишущие машинки, крики и игры детей, автомобили, взбирающиеся на холм и переключающие передачи, и множество других вещей.

— Вы хотите сказать, что он подражает им, как попугай?

— Нет, — сказала я. — Он слышит их и поёт. Иногда это довольно сложно понять. Мэдж Бранн, живущая за городом, была в ярости из-за того, что её сосед развёл индеек. Все её породистые роллеры[1] начали петь по-индюшечьи, и это испортило их песни для конкурса. Но вы бы ни за что не приняли их песни за вопли индеек. Вот, слушайте!

Профессор ничего не мог понять, хотя и слушал внимательно.

А потом я начала кашлять. Тёмный Ричард запел ещё громче. Я закашлялась, перевела дыхание, снова закашлялась. Ричард продолжал петь. И вдруг я начала смеяться, и кашляла, и смеялась, и задыхалась, пока Профессор, несколько встревоженный увиденным, не сказал: «Я схожу за лекарством», — и направился к двери.

— Подождите… о, подождите, — выдохнула я. — Послушайте Ричарда! Он перепевает мой кашель!

Профессор стал слушать, широко раскрыв глаза и рот.

— Да, так и есть! — сказал он. — Эта изящная нота — когда у вас перехватывает дыхание!

Он вернулся и сел, вытирая лоб.

— Вы хотите сказать, — спросил он, — что канарейка думает, что ваш голос звучит так? И это самое близкое, что она может изобразить?

Я покачала головой.

— Откуда мне знать, что думает канарейка? — спросила я. — Он воспринимает всё, что слышит, даже самые отвратительные звуки, и каким-то образом превращает их в музыку. Именно это делает его таким занятным. Ричард — исключительно прекрасный певец.

— Это портит его песни?

— Он уже давно не годится для конкурса. Но я согласна, чтобы он пел что угодно, — сказал я. — Всё, что он поёт, прекрасно. Особенно когда слышишь, что он может сделать из какого-нибудь ужасного шума, вроде работы парового заклепочника или сильного кашля!

Тут я снова расхохоталась, отчего закашлялась так сильно, что Профессор вновь встал и решительно направился к двери, чтобы вернуться через несколько минут с бутылочкой с лекарством в руке. Но это лекарство, как говаривал Киплинг, совсем другая история.

К вечеру я почувствовала себя намного лучше, хотя всё ещё была слаба, как и предупреждал меня Профессор.

— Вы должны полежать в постели несколько дней и отдохнуть, — настаивал он.

Затем он посмотрел на птицу.

— Запомнит ли он эту песню и продолжит ли её петь? — спросил он.