Птичья песнь

— На самом деле?

— На самом деле, определённо, — уточнил Пол. — Они набрасывались на кошек и клевали их до тех пор, пока те не стали бояться выходить за дверь. Вы бы видели, как наш большой старый Том, гроза всей округи, пытался спрятаться, пока они вдвоём били его крыльями, а потом улетали, каркая, как вороны, как будто смеялись над ним.

— Никогда не забуду тот день, — сказала я, — когда бедный Том спал на ограде сбоку от дома, и никому не мешал, а один из этих пересмешников слетел вниз и отхватил большой клок шерсти у него со спины, прямо у основания хвоста. Том так крепко спал, что, очнувшись, не сразу вспомнил, где находится, вскочил и обернулся, чтобы схватить того, кто его цапнул, но тут же свалился с забора и с глухим стуком грохнулся на землю. Пересмешник улетел, веселясь от всей души, а бедный Том, прихрамывая, вошёл в дом и не выходил оттуда целую неделю.

— Ну и ну! — восхитился Профессор. — Я вижу, что такая птица стала бы прекрасным объектом для воплощения. Если вы будете так добры и покажете мне её, я на некоторое время займу её тело. Вероятно, недели будет достаточно; возможно, и дольше, если я сочту это целесообразным. Где найти эту птицу? Можно ли быть уверенным, что она будет в определённом месте в определённое время?

— Она прилетает поклевать крошки, которые мы оставляем в кормушке у поилки для птиц, — заверили мы его.

— Это та же самая птица, точно, — добавил Пол. — Я слышал, они привязываются к определённой территории.

— Я изучу его привычки и дам вам знать, прежде чем решусь на воплощение, — сказал Профессор. — Я должен буду его видеть, когда буду готов к перемещению. Я буду в своём доме, у окна. Когда я покину своё тело, оно упадёт и, вероятно, будет лежать в таком положении, что через неделю мне будет очень трудно приходить в себя. Вы могли бы положить его на мою кровать или, по крайней мере, уложить ровно и, может быть, укрыть на случай прохладных ночей?

Мы сказали, что с удовольствием займёмся этим.

— А антидот — лекарство для моего возврата — вы можете смешать с хлебом и молоком, когда придёт время мне его принимать, — продолжил Профессор. — Я дам вам столько, чтобы хватило на несколько приёмов, так что, если я не съем первую порцию, что вы приготовите, вы сможете выдавать мне ещё по одной ежедневно, пока я её не съем. Возможно, нам будет трудно общаться. У вас есть какие-нибудь предложения?

— Вы могли бы спеть какую-нибудь подходящую песню, — сказал Пол, — скажем, «Маленький коричневый кувшинчик», когда захотите попить.

Это обсуждение, в итоге, привело ко всё более глупым предложениям и обилию смеха, пока Профессор не довёл дело до кульминации, выразив надежду, что мы не услышим, как он пытается исполнить «Я не могу петь старые песни».

Профессор дал мне лекарство, тщательно проинструктировав о дозировке, и мы договорились, что он постучит в оконное стекло, если захочет вернуться раньше, до конца недели. Если он не подаст этого сигнала, я должна буду начать подсыпать лекарство в кормушку по истечении недели, а затем делать так каждый последующий день.

— Что, если дикие птицы проглотят его? — поинтересовалась я.

— Это не должно причинить им вреда. Вообще ничего не произойдёт, поскольку, скорее всего, в них не обитают человеческие души, ожидающие освобождения.

Возможности, открывавшиеся в связи с этим замечанием, были потрясающими, и мы с Полом несколько месяцев после этого обыгрывали их в своём воображении, но, моя дорогая, это очень скучная история, основанная на фактах, и, чтобы не разочаровывать тебя, я должна сразу сказать, что ничего даже отдалённо похожего на это не произошло.

В положенное время, на закате, пересмешник нанёс свой обычный визит к кормушке, а затем полетел к облюбованному им кусту, где запел свою песню. Песня была прервана на середине ужасным криком, и мы увидели, как он резко дёрнулся, словно собираясь упасть. Потом бешено замахал крыльями, восстановил равновесие, пару раз каркнул и затих.

— Звучит так, как будто всё получилось, — заметил Пол, и мы пошли в соседнюю комнату и положили тело Профессора на кровать, сняв с него обувь и накрыв одеялом.

На следующее утро, когда мы выглянули из окна нашей спальни, птица сидела в кормушке, клевала вчерашние крошки и издавала недовольные звуки.

— Не думаю, что Профессору нравится завтрак, — прокомментировал Пол.

— Бедняжка, — сказала я и пошла за садовыми вилами.

Заметив моё приближение, Профессор поскакал ко мне, и я продемонстрировала ему блюдце с двумя симпатичными червячками. Он оказался на краю блюдца раньше, чем я успела его поставить.

— Вот! — сказала я.

Он так сильно клюнул меня в тыльную сторону ладони, что я вскрикнула от боли.

Стоявший у кухонного окна Пол зашёлся в приступе смеха, что было мне крайне неприятно, потому что моя рука кровоточила. Я промыла рану, и Профессор начал громко петь, но что означала его песня — извинение, упрёк или просьбу о замене еды, — я не могла понять.

— Чем ты кормишь канареек? — спросил Пол, когда я вошла. — Попробуй дать ему немного.