Птичья песнь

— Я думаю, что это жестоко — стрелять в птиц, — сказала миссис Комптон, и все её подбородки задрожали. — Я бы никогда не позволила своим мальчикам завести пневматическое ружьё или ужасного, жестокого кота. Надеюсь, у вас нет кошки? — обратилась она к Рут, нашей хозяйке. — Может быть, птичка останется и споёт для вас? — она начала собирать крошки и бросать их в сторону дерева.

Последовала оживлённая дискуссия об относительных достоинствах птиц, кошек и ружей, и вскоре дамы заговорили также о собаках, лошадях и бабочках. Профессор, разразившись короткой песней, замолчал, но примерно через полчаса снова начал петь.

Он пел, имитируя нежное воркование миссис Комптон и пронзительный резкий голос миссис Паркс. Он сочинил попурри из живого стаккато Энн и медленного говора, плавно растягивающей слова миссис Эверетт, прелестного контральто Рут Элтон и раскатистого смеха миссис Роудс. Он пел сладкозвучным голосом Нэнси Уэст, монотонным бормотанием миссис Линдсей и драматическим речитативом Люси Николс, всегда выделяющей интонацией всё, что говорит. Я думала, что лопну, стараясь не рассмеяться, но не хотела пропустить ни одной ноты.

Миссис Паркс раздражённо встала и сказала:

— Это была чудесная вечеринка, Рут, но мне пора бежать. Я очень надеюсь, что ты избавишься от этой шумной птицы. Из-за неё совершенно невозможно разговаривать.

— Поёт от всего сердца, — пробормотала миссис Комптон. — Я просто хочу, забрать её к себе домой. Разве ты не надеешься, что она останется здесь навсегда, Рут?

Рут дипломатично ответила, что ей нравится пение птиц, но она надеется, что она не будет имитировать звуки по ночам.

— Действительно, — сказала миссис Паркс. — У моего соседа была канарейка, и она будила меня каждое утро на рассвете — летом в четыре часа — пронзительными криками. Я готова была свернуть ей шею.

Кое-кто из присутствующих знал, что я выращиваю канареек, и все они сразу же попытались тактично перевести тему.

Победила Люси Николс.

— Сегодня вечером я иду на концерт, — сказала она. — Я так люблю музыку. Она трогает меня до глубины души. Я просто не смогу жить без хорошей музыки.

— Я никогда не могла понять, что это за штука такая, — заявила миссис Роудс. — Просто шум, и всё.

— О, вам следовало бы пройти курсы по изучению музыки, — посоветовала миссис Николс. — Музыка — это универсальный язык, и её так легко понять, как только вам объяснят несколько фундаментальных принципов. Да ведь я понимаю каждую нотку музыки, которую слышу!

— Правда? — вежливо спросил кто-то.

— Ну, конечно. И даже эта маленькая неискушённая птичка на дереве способна на такое, — сказала миссис Николс, махнув рукой в сторону Профессора. — Музыка говорит сама за себя, так ясно, так радостно — счастье! счастье! счастье! В мире всё хорошо! Только чистая радость жизни!

На этом она удалилась, а я постарался сбежать как можно скорее, потому что не доверяла себе и боялась, что могу сказать что-нибудь не то. Пока я быстро шла по улице, Профессор пролетел мимо меня, каркая, как ворона.

Когда неделя подошла к концу, мы смешали лекарство с кормом и пронаблюдали, как Профессор стал его есть. Он несколько раз клюнул, вздрогнул всем телом, а затем на мгновение замер. Птица улетела, и через несколько минут мы услышали, как Профессор зовёт нас из окна своей спальни.

Я поспешил к нему и пригласила на ужин, потому что, конечно же, у него ничего не было приготовлено, а солнце уже садилось.

Он ел с хорошим аппетитом, но ничего не мог нам сказать, пока не закончился ужин и дети не вышли из-за стола.

— Это было очень странно, — сказал он. — Я знал вас и всё такое, но не мог понять ни слова из того, что вы говорили. Это было похоже на старинный граммофон, работающий на неправильной скорости. Мелодия, которую вы пели, и которую я пел вместе с вами, звучала знакомо, но невыносимо медленно — мне приходилось вставлять в неё всевозможные трели и переливы. Птица живёт и делает всё в невероятно ускоренном темпе. Но, вероятно, даже если бы и не было разницы в скорости восприятия, я всё равно не смог бы разобрать ни слова. Птица не обладает способностью к абстрактному мышлению — только настроение и эмоции, — и пока я был в теле птицы, мне казалось, что я в какой-то степени разделял её природу.

— Вам понравилось?

— Я отлично провёл время! — усмехнулся Профессор. — А летать — это чудесно! Чудесно!

— Вам, должно быть, доставляло удовольствие передразнивать всех нас, — сказала я. — Я надеюсь, что вам это понравилось хотя бы вполовину так же сильно, как и мне. Но разве вы не слышали, о чём говорили дамы? — и я рассказала ему всё о чаепитии, что вызвало у мужчин взрывы смеха.

— Теперь я понял, о чём шла речь, — сказал профессор. — Что ж! Возможно, я попробую это ещё раз… когда-нибудь. Особенно, — задумчиво добавил он, — полёт.

— Вы сделали какие-нибудь записи его песен, миссис Токкин? — спросила я.

— Нет. Жаль, что мы не смогли этого сделать.

— Полагаю, в то время вы не задумывались об этом.