Птица

– Думаю, теперь можно планировать лето, – заговорщицки подмигнул Илья. – Хочется куда-то на природу и подальше от Москвы. Надоела. Пыль эта, автобусы забитые, пиво по четыреста рублей. На пару деньков хотя бы свалить.

Птица почувствовал, что его мутит, но продолжал с полуулыбкой смотреть на Илью и делать глотки медовухи, пока та не закончилась. «Может, не надо было так быстро пить», – думал он, хотя и знал, что поплохело ему не от алкоголя. Уверенность Ильи, планирование долгожданных каникул – все это было как будто слишком далеко и невозможно для Птицы. Он чувствовал, будто смертельно болен, часики тикают, а лекарство все никак не находится. Что, если завеса совсем исчезнет прямо посреди поездки, пока он счастливо болтается среди друзей? Что, если Илья сейчас отойдет за второй порцией медовухи, а вернувшись, не вспомнит Птицу? Завеса, завеса, завеса. Птица зависел от завесы – и сам внутренне поражался, как созвучны эти слова. Завеса-зависимость. Завеса никогда не была благословением, завеса была сосудосуживающими каплями в нос, слезать с которых тяжело и мучительно, а иногда почти невозможно. Как уж тут задышать самостоятельно, если годами полагался на коварные капельки?

– …Думаю, потом можно в ту заброшку, как мы раньше с Лерой ездили, она нашла какую-то классную за Торжком, говорит, фрески там загляденье. За фрески достоверно не скажу, но вот Лера… – продолжал говорить о каникулах Илья, – Лера точно загляденье! Птиц! Граунд контрол ту мэйджор Птица!

Илья чуть толкнул его в бок, едва не разлив остатки медовухи. Птица вздрогнул. О чем так беззаботно и воодушевленно болтал Илья последние пару минут, Птица не знал.

– Я тут, тут. Прости, залип. Что за заброшка?

– Где-то за Торжком, говорю же, – повторил Илья. – Думаю, примерно там, где мы тебя нашли, помнишь? Ты спрашивал недавно как раз. А на заброшку мы тогда даже не позарились, я до Леры и не знал, что это прикольно.

– М-м-м, – промычал Птица, на автомате потянувшись к стакану и разочарованно отставив его в сторону, заметив, что медовухи там больше нет. Илья перевел взгляд с Птицы на стакан и обратно, а потом с коротким «Ща» направился внутрь бара. Когда он пришел с двумя полными стаканами, Птица более-менее вернулся в реальность – по крайней мере, он на это надеялся – и приготовился слушать внимательней.

– В общем, Птица, пара дней отоспаться – ну, нам после защит, – и едем. Позови свою Надю, если она уже вернулась, – потрепал его по волосам Илья. Птица смутился, почувствовал, как тепло пятнами расползается по щекам, и опустил взгляд. Надя не была «его», Надя была сама своя, но поправлять друга он не стал: боялся промямлить что-нибудь совсем невразумительное. Илья простодушно засмеялся.

– Да… окей, я попробую, – сказал Птица, выбивая тревожную дробь на стеклянных стенках стакана и кивая.

– Не боись, Птиц. Мне кажется, ей понравится идея, – ободряюще улыбнулся Илья и отсалютовал ему стаканом. Птица неловко улыбнулся в ответ.

На третьем стакане огоньки на веранде начали кружиться у Птицы в глазах, и он щурился, прикрывая то один, то другой глаз, лишь бы движение остановилось. Не помогало: лампочки продолжали мелькать светлячками, а Илья – болтать без умолку о том, чем им точно надо заняться в Переславле.

– В смысле – в Переславле?.. – вдруг перебил Птица, прервав вдохновенный монолог Ильи. Тот чуть не поперхнулся глотком медовухи и недоуменно посмотрел в сторону Птицы.

– Ну, мы сначала ненадолго в Переславль, там домики в лесу, озеро это клевое, банька, все дела, а потом – та заброшка под Торжком… Я ж говорил… Хотя на третьей медовушке уже не очень уверен, – пробормотал Илья под конец, опуская взгляд в стакан.

– Да, говорил, наверное, – выдохнул Птица. – Походу, я прослушал.

– Я тебе, так сказать, в телегу продублирую, – ткнул его в плечо Илья. – Только завтра, когда отосплюсь.

Птица благодарно улыбнулся. Они допили и двинулись по домам, закуривая на ходу. Сигареты светились оранжевым в темноте и еле слышно трещали на вдохах, пока Птица с Ильей брели через ночные дворы Армы. В голове у Птицы было приятно пусто: где-то на задворках еще тревожно метались мысли о небе и переживания о себе, но они были укрыты тяжелым одеялом медовухи, летнего теплого воздуха и Ильи рядом. «Вот сейчас надо запомнить», – подумалось Птице. Планировать что угодно было почти невозможно и страшно. Что будет дальше и будет ли «дальше» вообще, Птица не знал, но момент внезапно осознанной юности был важен и дорог.