Птица

– Есть, конечно! Но это надо обратно к дому возвращаться, где мы заходили. А все остальное тут: удобства, шашлыки можно жарить, место для костра – только тушить не забывайте, лес все-таки! – предупредила Женя. – А вон, кстати, пирс – выходит прямо к Плещееву озеру. Покупайтесь обязательно!

– Мы уже на низком старте! – весело ответил ей Илья.

– Правильно-правильно, а то город этот ваш все силы высасывает. Отдохнете хоть. И озеро у нас хорошее, волшебное даже, я бы сказала. Знаете, кстати, почему так называется?

Птица не знал ничего ни о Переславле-Залесском, ни о Плещеевом озере, но сразу нашел взглядом Леру. Та, как лучшая студентка, на вопрос отреагировала сразу и уже рвалась отвечать.

– Конечно! Мы делали ресерч! – с энтузиазмом ответила она, а потом оглянулась на ребят и поправила: – В смысле, я делала ресерч. Оно Плещеево, потому что все обратно выплескивает – все, что ни бросишь. По крайней мере, если верить преданиям из источников середины девятнадцатого века.

– Ага, так и есть! – обрадовалась Женя ответу. – Хорошее озеро, ладное. Ничего себе не забирает, только обратно отдает. Ладно, ребятушки, располагайтесь, отдыхайте, а про город вы, я смотрю, и без меня все знаете. Меня в доме всегда можно найти, не стесняйтесь.

С этими словами Женя ушла, оставив ребят около кострища между двумя домиками. Еще несколько минут они стояли в тишине, а потом Птица пересекся взглядом с Надей, и та безапелляционно провозгласила:

– Чур я на дереве! Птица?

– Эээ, ну и я! – быстро ответил он, не давая себе шанса передумать.

– Ладно-ладно, так и быть, – ответил им Илья, поднимая руки в защитном жесте. – Нам зато ближе до озера и не надо ломать ноги на лестнице!

Они разбрелись по домикам – осмотреться, оставить вещи и чуть расслабиться после дороги. Когда Птица с Надей уже поднимались наверх, в свое маленькое жилище, их окликнула Лиза:

– Эй, Птица! Наконец-то скворечник тебе нашли, а? Поближе к небу! Ты только не улетай!

На ее словах Птица замер на ступеньке, пошатнулся, но удержался, схватившись за хлипкие поручни. Он не понимал, была ли это шутка без задней мысли с намеком на его имя или у него уже начиналась паранойя, но он постарался не подать виду. Птица немного нервно рассмеялся в ответ, пожав плечами:

– Ничего не обещаю, Лиз!

В домике оказалось совсем мало места, но это компенсировалось количеством света из двух панорамных окон. В остальных стенах тоже были пусть и маленькие, но окошки, полосками света прорезавшие пространство. Дверь тоже была стеклянная и выходила на небольшую площадку, окруженную ограждением-заборчиком. Птица сразу представил, как здорово там будет вечером: поставить стулья, налить чая или чего покрепче, закурить сигарету и смотреть на лес и тихое Плещеево озеро чуть вдалеке. Рай – это место на земле, кажется, так пелось в какой-то песне, мотив которой Птица никак не мог воспроизвести.

– Чур я сплю у стенки! – раздался голос Нади. Она тут же сбросила с плеч рюкзак и упала на кровать, подминая под себя подушки. Птица отвлекся от мечтаний о террасе и обернулся: бóльшую часть комнаты занимала кровать, стоявшая в углу между панорамными окнами. Из них было видно зеленые деревья, они покачивались на летнем ветру.

– Ну, скорее, у окошка, – сказал Птица, тоже оставляя рюкзак у входа и неловко присаживаясь на край кровати. – Не боишься каких-нибудь ночных сущностей?

Надя улыбнулась и протянула ему руку, Птица без раздумья за нее ухватился.

– Ничего я не боюсь, Птица. И ты не бойся.

– Как скажешь, – улыбнулся Птица в ответ, а потом, подумав, добавил: – Тебя, если что, все равно сожрут первой.

Они рассмеялись.

– Хорошо тут, да? – спросила Надя. – Я вроде еще не успела устать от большого города, но тут мне нравится больше.

– Да, и мне. Но я люблю Москву, – признался Птица, все еще держа Надю за руку. – В ней иногда так громко, что мыслей не слышно.

– Птица… – Надя выдержала паузу. – Я вижу, что тебе было непросто последнее время. Но я рядом, и мысли твои меня не пугают. И тебя не должны. Ты всегда можешь рассказать мне что-то, если почувствуешь, что готов. Ну, или Илье. Кому будет комфортнее, в общем. Главное, в себе не держи. Страшно, когда ты молчишь. Я ведь вижу, что ты думаешь, я говорила, ты очень громко это делаешь. Но ты не один. У тебя очень хорошие друзья, Птица, правда. Мы не бросим тебя, что бы там тебя ни тревожило сейчас, понял?

Птица кивнул, растроганный ее словами. Головой он понимал, что Надя права, но делиться своими тревогами боялся. Врать он решительно не умел – это все его обостренное чувство справедливости, – но и сказать правду казалось безумием. Он ощущал, что гнетущий комок тревоги внутри становился больше, пульсировал, расползался по всему телу. Еще секунда – и он взорвется. Рядом были близкие друзья, но в своей небесной беде он чувствовал себя одиноко и думал: должно ли так быть? Была ли эта изоляция частью испытания, должна ли она подтолкнуть его к тому, чтобы начать что-то делать? Обитать внутри своей головы и молчать было тяжело, даже когда Надя находилась так близко и держала его ладонь в своей.