Птица-хохотунтья.

— Моя собственная дочь, так со мной разговаривает. — Уязвленный Дэмиен обратился за поддержкой к Питеру. — Да простит меня Бог за такие слова, но его мир суров и жесток, дочь отказывает собственному отцу, у которого почернел язык и потрескались губы, в глотке живительной влаги. Как же все-таки жестоко устроен этот мир!

— Не пытайся давить на жалость, ты уже принял больше, чем яйцо крапивника. — Одри была непреклонна.

— Я тебе клянусь святым указательным пальцем апостола святого Павла, — что спиртного, которого сегодня касались мои губы, не хватило бы даже намочить зубную щетку гнома.  — Речь мистера Дэмиэна была не совсем четкой и внятной.

— Врун, — усмехнулась Одри.

— Врун… Врун? — Дэмьен  словно не верил своим ушам. — Питер, вам наверно неприятно быть очевидцем такого.  Святая Мария, Матерь Божия, — дочь, называет собственного отца лжецом. Меня, самого честного и порядочного из всех ирландцев, когда-либо покидавших Изумрудный остров. Меня — посланника, несущего миру правду и культуру!

— Ты уже отправил номер в набор? — сменила тему Одри.

— Не задавай глупых вопросов, конечно отправил. — Дэмиэн был рад отказаться от роли отца, которого не понимает родная дочь.

— Тогда тебе лучше тоже отправиться  домой и лечь в постель.

— Да, даже девушке иногда приходят в голову замечательные мысли, — ухмыльнулся Дэмиэн. — Это как раз то, что я собирался сделать, когда вы пришли.

Девушка подошла к отцу, поцеловала его и погладила по щеке:

— Иди домой, старый негодник. А мы с Питером сейчас поедем к Кармен, а потом я покажу ему дерево омбу. Думаю, к восьми буду дома. И смотри, чтобы больше не больше, чем одно яйцо крапивника! Иначе своими руками голову тебе оторву!

— Обещаю, обещаю, — Дэмиэн нахмурился. — Да, чуть не забыл. Тут тебя Друм искал.

— Что он хотел?

— Сути я так и не понял… Ты же знаешь, как он тарахтит без умолку. Говорит, что сделал важное открытие и должен встретиться с Ганнибалом или Кинги.

— Бедняжка. Они считают его занудой, и  не подпускают к себе ближе, чем на километр.

— Он просил, чтобы ты повлияла на Ганнибала, и тот принял его. Говорит, это очень важно, но сказать он может только Ганнибалу или Кинги. Я обещал сказать тебе об этом. 

— Ладно, посмотрю, что можно сделать. До свидания, многоуважаемый родитель.  

— Да поможет тебе борода доброго короля Венцеслава, дочь моя, — медленно проговорил Дэмиэн. — Тебе и всех, кто с тобой в одной лодке.

Когда они уселись в карету Кинги, Одри вздохнула, а затем рассмеялась:

— Бедный отец. С тех пор как не стало мамы, он и пристрастился к бутылке. Я пытаюсь его контролировать, но он безнадежен.

— Выпивший он очарователен, — заметил Питер.

— В том-то и беда, — печально сказала Одри, — что он так чертовски обаятелен не только пьяный, и всегда добивается своего. Ну, поедем, я познакомлю тебя с Кармен, а затем — на свидание к дереву омбу. Можешь пощупать, поласкать его. Тебе ведь не скучно, правда?

— Как может мужчина скучать в твоем обществе? — удивился Питер. — К тому же, когда знакомишься с целой толпой чудаков, при всем желании не соскучишься.  

— Ну, если тебе действительно станет скучно, тебе стоит только сказать. И тогда, чтобы тебе насолить, я бы отвезла тебя в Английский клуб. — Чтобы ты понял, что такое настоящая скука.

Карета Кинги мчалась по узким улочкам, заполненным яркими толпами. Навстречу Питеру неслись миллионы самых разнообразных запахов, сопровождающих жизнь человеческих существ.  Запахи свежевыстиранной «воскресной лучшей» одежды, меда и трав от тысячи блестящих, липких сластей; запахи животных: вонь козлов, сладковатый запах коров, насыщенный, перебивающий все на свете запах свиней, сухой, затхлый запах куриных перьев и отдающий водой и тиной запах уток.

А вот целое море овощей и фруктов, воздействующих на наше обоняние не хуже, чем симфонический оркестр на слух. Нежной скрипке плодов личи[59] вторила виолончель плодов манго; ягоды винограда звучали, словно клавиши рояля; мощная чарующая мелодия органа досталась ананасу, а кокосовые орехи стучали, словно выбивая барабанную дробь.

Питер подумал, что не может быть ничего более приятного, чем проехаться по улицам в этом нелепом экипаже (перед которым люди расступаются, как в иных местах расступаются перед машиной «скорой помощи») с красивой девушкой рядом, ощущая, как весь Зенкали укладывается слоями у тебя в ноздрях.

Наконец они доехали до набережной и подкатили к приземистому двухъярусному  зданию, в конце гавани у самой воды. Оно было построено в основном из плохо поддающихся разрушению бревен амелы. Но в том-то и дело, что остальные материалы, пошедшие на постройку, не отличались столь завидной прочностью, отчего здание выглядело, словно женщина в корсетах, которой они стали слишком большими из-за того, что она похудела. Построенное примерно в 1800 году, теперь здание выглядело так, словно кто-то игриво его подтолкнул и оно, потеряв равновесие, нависло над водой, над блестящими на солнце водорослями, над снующими пестрыми рыбами.