Птица малая

Вновь втянувшись в завязавшийся спор, Эмилио обнаружил, что такая перспектива ничем не привлекает его. Здесь все было хорошо. Причиной, быть может, являлась эмоциональная привязанность к Аскаме и ее народу, однако мысль о том, чтобы немедленно приступить к изучению другого языка, его просто пугала. Прежде ему приходилось овладевать двумя, а иногда и тремя языками сразу, однако рядом всегда был человек, говоривший на латыни или английском. Без Аскамы или кого-то вроде нее ему будет трудно даже приступить к освоению языка Поющих. Дождавшись паузы в разговоре, он проговорил:

– На мой взгляд, слишком рано… перебираться в город.

И Д. У. спросил:

– Почему ты так считаешь, сынок?

– Прошло всего семь недель! Я пока еще не готов к восприятию нового языка и культуры. Если это необходимо, я, конечно, попробую, но сначала мне хотелось бы более глубоко овладеть руанжей. Но простите меня, – вдруг извинился он. – Я задерживаю других. Хорошо. Я справлюсь. Если все остальные хотят уезжать отсюда, значит, надо ехать.

Марк медленно отвел взгляд от лица Эмилио и повернулся к Д. У.:

– До сих пор инстинкты Эмилио не подводили нас. Мы продвигались вперед осторожно, по шажку, и такая стратегия работала. Здесь остается еще огромное поле для исследований. И чем торопить его, – Марк откашлялся, прежде чем продолжить, – заняться новым языком, нам, возможно, будет лучше еще какое-то время побыть на месте.

– Но мы прилетели сюда из-за песен, – настаивал Джимми. – Нам надо узнать, кто такие эти Певцы.

– Это правда, – обратился Эмилио к Марку, пожимая плечами. Он был готов и оставаться, и переезжать.

– Ладно, ладно, – поднял руку Д. У. – Прямо сегодня мы ничего не решаем, однако пора начинать думать о том, что будет дальше.

– Джордж, я согласен с тем, что образу мыслей руна присуща некоторая простота, однако мы едва начали понимать их язык и на деле почти ничего не знаем о них, – заметил Эмилио. – За тем, что мы принимаем за простоту, может прятаться не замечаемая нами утонченность. И подчас очень легко принять незнание за тупость. Возможно, с точки зрения руна, и мы с вами не отличаемся умом. – Он плюхнулся назад на свою подушку.

– Именно, – подтвердила Энн. – Съели, поросята? То есть инженеры!

– Съели… даже такая идея приятнее этого пойла, – произнес Джордж, показывая на миску, еще наполовину полную сомнительной субстанции, более всего напоминавшей свиную ботвинью, оставленную им заботливой Манузхай, которая обидится, если они не съедят все. – Это не еда, а упражнение в жевании.

– Помогает, если представлять себе это месиво как салат, – посоветовал Эмилио, рассеянно глядя в потолок. – Но не слишком.

– С рокфором можно, – проворчал Марк. Подцепив вилкой какой-то листок, он критически уставился на него. Ощущая собственную неблагодарность, он хотел сказать что-то приятное местной кухне, но не сумел.

– Слишком уж невразумительно на мой вкус, – скептически промолвил Д. У.

Эмилио улыбнулся и уже хотел что-то сказать, когда заметил, что глаза Д. У. странным образом закрыты.

– Эмилио, – произнес Марк, прерывая его размышления, – вы никого не спрашивали о том, можно ли нам заложить здесь экспериментальный огородик? Мне хотелось бы заняться этим делом.

– Если мы сможем выращивать собственную пищу, они могут прекратить кормить нас этим месивом, – проговорил Джордж, понимая, что, посадив огородик, застрянут у руна надолго. Впрочем, у себя дома, в Кливленде, Джордж Эдвардс считался авторитетным садовником, и попытка вырастить что-то на почве другой планеты могла оказаться привлекательной для него. Джимми, тот будет томиться, но это его проблемы. – Может быть, они кормят нас только из вежливости.

Энн кивнула:

– Скажу прямо, я не привереда, но и не Бэмби. В этой еде слишком много веточек.

– Они-то и есть самое вкусное в ней! – воскликнул Джимми. Энн с подозрением посмотрела на него. – Нет. В самом деле! По вкусу они похожи на китайскую лапшу чоу мейн.

– Ну а мне нравится здешняя еда, – объявила София. Послышались недовольные голоса, однако Джимми почувствовал, что оправдан в глазах общества. – Серьезно, нравится. Она напоминает мне кухню Киото. Или Осаки.

– De gustibus non est disputandum[76], – буркнул Д. У. и совершенно мрачным голосом добавил: – но кое-кому нравится и дерьмо, а здешний корм дерьмо и есть. – Эмилио выпрямился и внимательно посмотрел на Ярброу, но сказал только, что прощупает мнение Манузхай относительно огородика.

Беседа перешла на другие предметы, и чуть погодя Джимми занялся мытьем тарелок, эта обязанность теперь, согласно расписанию, перешла от лингвистов к астрономам. Эмилио подождал, пока комната чуть опустела и все разошлись по своим делам, и только тогда подошел к молчаливому Д. У., сгорбившемуся над своей тарелкой.

– Padre, – проговорил он, опускаясь рядом с Ярброу, так чтобы можно было видеть морщинистое, искаженное болью лицо, укрытое костлявыми пальцами. – Estás enfermo?[77]