Птица малая

– А если София и Марк прямо сейчас лежат посреди груды обломков? – потребовала ответа Энн. – Где в этом поэзия? Где Бог? Где была поэзия в смерти Алана, Эмилио?

– Это известно Богу, – произнес он, и в голосе его читалось одновременно и признание собственного поражения, и исповедание веры.

– Вот здесь, с моей точки зрения, все рушится! – воскликнула Энн. – С моей точки зрения, это не лезет ни в какие ворота: Богу всегда хвала, а сам он всегда ни при чем. Эта теологическая конфета не лезет мне в глотку. Или Бог командует всем – или нет. Что ты делал, Эмилио, когда умирали младенцы?

– Плакал, – честно признался он. – Иногда я думаю, что Богу нужны и наши слезы. – И после долгой паузы продолжил: – И пытался понять.

– А теперь? Ты понял? – Голос ее, пожалуй, наполняла мольба. И если бы он сказал, что понял, она поверила бы. Энн хотела, чтобы кто-то растолковал ей подобные вопросы, и она твердо знала, что разобраться в них среди всех известных ей людей может Эмилио Сандос. – Ты нашел поэзию в смерти детей?

– Нет, – сказал он наконец и поправился: – Пока еще нет. Поэзия бывает трагичной. И ее, возможно, труднее понять.

Усталая Энн поднялась на ноги, в конце концов была самая середина ночи, и собралась возвращаться в постель, но оглянулась и заметила знакомое выражение на его лице.

– Что? – потребовала она. – Так что же?

– Ничего. – Он пожал плечами, поскольку прекрасно знал свою уникальную паству. – Только если именно это мешает тебе уверовать, можешь последовать дальше и обвинять Бога всегда, когда это покажется тебе уместным.

На лицо Энн вползла медленная улыбка, и она с задумчивым видом опустилась рядом с ним на подушку.

– Что? – теперь спросил уже он. Энн ехидно улыбалась. – Что ты подумала?

– О, мне пришли в голову несколько комплиментов, которые я могла бы высказать Богу, – произнесла она сладким голосом и тут же зажала рот обеими руками, чтобы не расхохотаться.

– О Эмилио, дитя мое возлюбленное, – проговорила Энн из-под пальцев потусторонним и деланым голосом. – Верую, что ты овладел пригодной для меня теологией! И ты разрешаешь мне пользоваться ею, правда, Отче? Готов ли ты предстать в качестве сообщника?

– И до какой степени наглости ты собираешься дойти? – Эмилио попробовал осторожно усмехнуться, что у него не вышло, но тем не менее явно приободрился. – Я всего лишь священник! Может быть, тебе стоило бы обратиться к епископу или кому-то еще…

– Детский понос! – воскликнула она. – Только не смей теперь останавливать меня!

И, став перед Эмилио на колени, то и дело ударяя его в грудь, она разразилась последовательностью в возраставшей степени невежливых, полностью профанных и круто сформулированных мнений относительно страданий невинных детей, случаев их преждевременной смерти, о перспективах Кливленда в «Мировой серии» 2018 года, об упорном стоянии зла и о республиканцах из Техаса, вынужденных жить во Вселенной, в которой правит божество, дерзающее называть себя справедливым и всемогущим… А Эмилио с ходу, с помощью помпезных, напичканных латынью фраз превращал их в обыкновенные брюзгливые банальности. Скоро они, держась за руки, уже хохотали, словно безумные, веселье становилось все более бурным и вульгарным, и наконец Энн окончательно пробудила уже просыпавшегося Джорджа Эдвардса, вскрикнув:

– Эмилио, прекрати! У старых женщин слабый мочевой пузырь!

– Сандос, – завопил Джордж, – какого черта… что ты там делаешь с моей женой?

– У нас теологический диспут, мой дорогой, – пропела Энн сквозь приступы смеха, пытаясь отдышаться.

– Помилуй бог, нашли время!

– Мы работаем над теодицеей! – выкрикнул Эмилио. – И пока еще не дошли до Божественного воплощения.

Что снова уложило обоих наповал.

– Джордж, убей их обоих, – громким голосом порекомендовал Д. У. – Имеешь полное моральное право.

– Прекратите вы когда-нибудь этот кошачий концерт или нет? – выкрикнул Джимми, что по какой-то причине лишь заставило Энн и Эмилио еще сильнее расхохотаться.

– Эхо Нью-Йорка! – провозгласила Энн. – Приве-е-ет!

– Или не-е-ет! – добавил Эмилио, перегибаясь пополам.

– Ну ладно, действительно раскричались. Может быть, я попробую еще раз заняться этой религией, – уже негромко проговорила Энн, утирая глаза после очистительного смеха и чуть задыхаясь. – Как, по-твоему, сумеет Бог переварить мои обличения?

Утомленный и счастливый Эмилио откинулся на подушку.

– Энн, – проговорил он, подложив руки под голову. – Думаю, Бог обрадуется, когда ты вернешься к нему.

* * *

ПЕРЕД АВАРИЕЙ МАРК РОБИШО успел подумать: «Merde, Отец-настоятель будет в ярости».

А ведь все казалось в порядке. Взлетная дорожка сверху выглядела вполне четкой, а листва – сочной и мягкой. Он полагал, что корни надежно свяжут почву, и колеса самолетика не увязнут. Во время обучения Софии приходилось садиться на самых разнообразных почвах, и она была уверена в том, что справится и здесь. Так что они решили заходить на посадку.