Птица малая

– Положим, мой папа и дома следовал подобному обычаю. – Джон проследил за движениями работавшего Сандоса. Хват нельзя было назвать идеальным, и ему по-прежнему приходилось внимательно следить за движениями, однако улучшение удивляло. – Удачная конструкция, правда?

– С этими протезами проще справляться. Они легче. И смотри: синяки сходят.

Эмилио повернулся и протянул руки Джону, чтобы тот мог осмотреть их. Новые протезы имели совершенно другой вид, чем прежние, напоминая не столько корзинку, сколько комплект шин на каждый палец. Пальцы снизу поддерживали плоские пластины, подшарниренные, но располагавшиеся ближе к ладоням. Более тонкие полоски лежали поверх фаланг, еще три стропы соединяли шины с костями пясти, запястья и предплечьями. Джон попытался не обращать внимание на то, насколько атрофированными сделались мышцы, и сконцентрировался на механической части, пока Сандос объяснял устройство протеза.

– Ладони и предплечья, конечно, болят, но, как мне кажется, это потому, что я чаще пользуюсь новым протезом, – проговорил Эмилио, выпрямляясь. – А вот мое самое впечатляющее достижение. Смотри.

Сандос подошел к большому столу, предназначенному для сортировки уже сложенного белья, и, пригнувшись, уложил на него все свое предплечье. Чуть повернул руку наружу, нажав на крохотный выключатель, и протез со щелчком раскрылся на шарнире, расположенном напротив большого пальца. Вынув из протеза ладонь, он сумел без посторонней помощи, хотя и не сразу, хмурясь, вложить пальцы обратно и нажать на ту же кнопку, после чего браслет щелкнул, закрываясь.

– Вот! Это я сам, – проговорил Эмилио, подделываясь под лепет трехлетки. И добавил уже нормальным тоном: – Ты и представить не можешь, как много это для меня значит.

Джон просиял, радуясь его счастью. Все вокруг, да, наверно, и сам Сандос, не осознавали, насколько угнетала его эта хаста’акала. Впервые после своего увечья Эмилио обретал новые возможности, способность делать что-то новое, а не заново осознавал ограниченность доступных ему дел. И, словно прочитав мысль Джона, Сандос подступил с нахальной улыбкой к корзине, нагнулся, поднял ее и замер, ожидая хвалу.

– Весьма впечатляющее достижение, – проговорил Джон, а Сандос отнес корзину к занавешенной двери, которую открыл движением спины. Джон последовал за ним к бельевой веревке. – И сколько это у нас тут… семь кило или восемь?

– Сильнее микроредукторы, – проговорил Эмилио, начиная развешивать постиранное белье. Тем не менее процедура оказалась не скорой. Он сделал все нужное, однако прищепки имели обыкновение выскакивать вбок между его пальцами.

– Мисс Марино придется наклеить шершавые подушечки на кончики большого и указательного пальцев протеза, – произнес он с легким раздражением после того, как это произошло в четвертый раз.

Это говорил тот самый человек, который без малейших жалоб месяцами носил первый, неудобный протез! Приятно, что ему наконец стало легче. Теперь в этом парне нет ничего такого, что нельзя было бы вылечить путем честной дружеской подначки, подумал Джон. Он понимал, что от радости слишком упрощает ситуацию, но ему было так приятно, что Сандос поправляется.

– Не думайте, что я слишком прямолинеен, – предупредил его Джон, – но новые протезы и смотрятся великолепно.

– Итальянская работа, – с восхищением проговорил Эмилио. Протянув вперед руку жестом невесты, любующейся новым кольцом, он сказал с легким английским акцентом: – «На следующий год все будут носить их».

– «Принцесса-невеста»![84] – воскликнул Джон, мгновенно опознав цитату.

– «Итак, вы используете против меня защиту Бонетти», – продолжил цитирование Эмилио, на сей раз с жутким испанским прононсом.

– «Никогда не бросай вызов сицилийцу, когда ставкой является жизнь!» – заявил Джон, опускаясь на низкую каменную стенку, ограждавшую боковой двор. Какое-то время они еще перебрасывались цитатами из этого фильма, наконец Джон откинулся назад, соединив пальцы на одном из колен, и сказал: – До чего же здорово, друг мой. Никогда не надеялся увидеть вас в таком великолепном состоянии.