Птица малая

– Я отнес Эмилио в его комнату, спящего мертвецким сном. Жуткая фраза. Спящего, словом. Эд находится возле него. – Он помолчал. – Думаю, ему стало легче. Могу признаться, что его повесть не доставила мне никакого удовольствия, но ему, по-моему, полегчало.

Джон уткнулся носом в собственные ладони.

– Но видеть все это во снах. И детей… теперь мы это знаем.

– Да, теперь мы это знаем, – согласился Джулиани. – И я сижу здесь, пытаясь понять, почему его положение казалось мне менее жутким, когда я предполагал, что это была проституция. Это тот же самый физиологический акт.

Это был не Отец-генерал. А простой Винс Джулиани, не знающий ответов заранее. Не ведая того, он ступил на начало логической цепи, по которой так давно прошла София Мендес. Наверное, потому, что проститутка имеет хотя бы иллюзию добровольности. Заключается сделка, в которой присутствует элемент согласия.

– Да, – грустным тоном предположил Фелипе Рейес, – проституция более достойное занятие, чем групповое изнасилование. Даже шайкой поэтов.

Джулиани вдруг приложил обе ладони ко рту.

– Какая же это дикость, предполагать, что тебя соблазнил и изнасиловал Бог. – «А потом вернуться домой, к нашим скромным отпущениям грехов», – подумал он мрачно.

Сев, Джон посмотрел покрасневшими глазами на Отца-генерала.

– Я кое-что хочу сказать вам. Если нам надо выбрать между презрением к Эмилио или ненавистью к Богу…

Удивительным образом Фелипе Рейес вступил в разговор раньше, чем Джон успел произнести фразу, о которой следовало бы сожалеть:

– Эмилио не следует презирать. Но Бог не насиловал его, даже если в данный момент Сандос так понимает свою ситуацию. – Откинувшись на спинку скамьи, он созерцал огораживающие сад древние оливы. – Есть такая древняя иудейская притча, которая говорит, что вначале Бог был повсюду и во всем, был всем. Но для того, чтобы сотворить мир, ему пришлось уйти из части Вселенной, чтобы могло существовать что-то кроме Него Самого. Поэтому Он вдохнул внутрь себя часть себя самого, и Творение существует там, откуда он ушел.

– То есть Бог уходит? – Джон рассердился там, где Эмилио был безутешен. – Покидает творение? Теперь вы самостоятельны, мартышки. Удачи!

– Нет. Он следит за нами. Радуется. Плачет. Наблюдает за нравственной драмой человеческой жизни и придает ей смысл тем, что страстно заботится о нас и помнит нас.

– Евангелие от Матфея, глава десятая, стих двадцать девятый, – негромко произнес Винченцо Джулиани. – «Не две ли малые птицы продаются за один ассарий. И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего».

– Однако воробьи все падают, – промолвил Фелипе.

Они посидели какое-то время, погрузившись в собственные размышления.

– А знаете, он всегда был хорошим священником, – проговорил Фелипе, вспоминая, – но что-то в нем вдруг переменилось, кажется, в то время, когда они уже планировали свою миссию. Не знаю, что это было, но временами он как будто… воспламенялся. – Движением рук Фелипе изобразил нечто вроде фейерверка. – В лице его возникало нечто… такое красивое. И я думал, не оттого ли, что таково истинное священство… Казалось, что он влюбился в Бога.

– Импровизация без подготовки, – устало произнес Отец-генерал, голосом сухим, как агустовская трава. – Я бы сказал, что медовый месяц закончился.

* * *

СОЛНЦЕ УЖЕ ПОДНЯЛОСЬ достаточно высоко, когда Эдвард Бер проснулся от стука кофейной чашки о блюдце. Моргая, он сел в деревянном кресле, в котором провел всю ночь и застонал. Эмилио Сандос стоял возле ночного столика, осторожно ставя на него чашку с кофе, причем сервомоторчики сработали почти в точности так, как сработала бы здоровая рука.

– Который час? – спросил Эд, потирая шею.

– Начало девятого, – сказал Сандос. Одетый в тенниску и мешковатые спортивные штаны, он сидел на краю собственной кровати и следил за тем, как брат Эдвард потягивается и трет глаза пухлыми ладонями. – Спасибо тебе. За то, что был со мной.

Брат Эдвард внимательно посмотрел на него, оценивая ситуацию.

– Как вы себя чувствуете?

– Нормально, – спокойно ответил Эмилио. – Совершенно нормально.

После чего поднялся и подошел к окну, отодвинул штору, но ничего вдохновляющего не увидел: только дверь гаража и участок склона.

– Когда-то я был довольно хорошим бегуном на средние дистанции, – проговорил он непринужденным тоном. – Сегодня я одолел примерно полкилометра. Но большую часть шагом. – Он пожал плечами. – Это начало.

– Это начало, – согласился Эдвард Бер. – А кроме того, вы прекрасно управились с кофе.

– Да. Не разбил чашку, а только немного пролил. – Он выпустил штору из пальцев. – А сейчас я намереваюсь помыться.

– Помощь нужна?

– Нет. Спасибо. Я справлюсь.

Ни капли гнева, отметил брат Эдвард. Он проследил за движениями Эмилио, выдвинувшего ящик комода и достававшего из нее белье. На процесс ушло некоторое время, однако Сандос безукоризненно справился с делом. Когда он направился к двери, брат Эдвард заговорил снова.

– Все еще не закончилось, понимаете, – предостерег он Эмилио. – Сразу и мгновенно поправиться в вашей ситуации невозможно.