Птица малая

– Нет, не думаю, что между ними что-то есть, – прямо сказала она. – И не думай, что я их не одобряю. Я думаю, что любовь к ней станет для него благом, да и ей будет хорошо от его любви, если хочешь знать мое мнение.

– Но он же священник! – запротестовал Джимми, словно бы выдвигая окончательный аргумент. – Он же принес обеты!

– O боже, Джимми! Ну почему мы так жестоки к священникам, когда им попадается достойная любви женщина? Что в этом преступного? – спросила она. – Что ужасного в любви к женщине! Или в том, чтобы иногда переспать с ней, обливаясь слезами раскаяния?

Он буквально онемел. Прямота Энн подчас шокировала его. Она взяла в руку свой бокал, но пить не стала, а просто медленно покрутила его между пальцами, наслаждаясь багрянцем бургундского в неярком свете.

– Все мы приносим свои обеты, Джимми. И скажу тебе: есть что-то особенное, очень прекрасное, трогательное и благородное в том, как мы хотим закрепить навеки наши добрые порывы, – проговорила она. – Многие из нас однажды встают и приносят обет любить, почитать и ублажать кого-то… И в этот момент мы искренне приносим свой обет. Однако по прошествии двух, двенадцати или двадцати лет на нашем жизненном пути появляются адвокаты, оформляющие соглашение о разделе имущества.

– Но ведь вы с Джорджем не разошлись.

Энн рассмеялась.

– Позволь мне кое-что сказать тебе, голубок. Я побывала замужем четыре раза, за четырьмя разными мужчинами. – Она предоставила ему возможность переварить свои слова, и продолжила не сразу: – Все они самым любопытным образом носили одно и то же имя Джордж Эдвардс, но, поверь мне, мужчина, который ждет меня в спальне, совсем не тот мальчишка, за которого я выскочила совершенной девчонкой. Да, есть кое-что постоянное. Он всегда был таким забавным и никогда не умел правильно распределить свое время… ну, а остальное – не твое дело.

– Но люди меняются, – проговорил он негромко.

– Именно. Люди меняются. Культуры меняются. Империи восстают и рушатся. Вот какое дерьмо. Геология меняется! Примерно каждые десять лет мы с Джорджем оказывались перед одним и тем же фактом: мы оба изменились, и нам приходилось заново решать, стоит ли заключать брак между двумя совершенно новыми людьми. – Она откинулась на спинку кресла. – Вот почему обеты такая лукавая штука. Потому что никто не остается неизменным. Ладно. Ладно! Дай подумать. – Она выпрямилась, обратила взгляд куда-то за пределы комнаты, и Джимми вдруг понял, что даже Энн неспособна ответить на все вопросы, и мысль эта вдруг оказалась самой утешительной из всех пережитых им за долгое время или, наоборот, самой обескураживающей. – Возможно, мы защищаем себя от всего благородства священнических обетов насмешками над ними, когда оказывается, что они становятся непосильными сейчас и навеки, именно потому, что почти никто из нас не способен отказаться от столь фундаментальной потребности ради настолько абстрактной идеи.

Она поежилась и вдруг как-то осела.

– Но, Джимми! Какие это неестественные слова: сейчас и навеки! Эти слова не пристали человеку, Джим. Даже камни не существуют вовеки.

Едкий тон озадачил его. Он считал, что раз они с Джорджем прожили в браке так долго, то Энн будет относиться со строгой нормой ко всем. Ему хотелось, чтобы она сказала ему: обещание – это всего лишь обещание, чтобы он мог и дальше сердиться на Эмилио, и ненавидеть своего отца за то, что тот ушел от матери, и верить в то, что сам он будет жить совсем по-другому, что он никогда не будет лгать, обманывать, что никогда не бросит свою жену и ни разу не изменит ей. Он хотел верить в то, что его любовь, придя к нему, окажется как раз навеки.

– Пока ты не измеришь свою собственную душу, Джим, не торопись осуждать священника, да и кого-то другого. И я не ругаю тебя, милок, не думай, – поспешно добавила она, – я про то, что пока ты не побывал в чужой шкуре, ты не можешь знать, как сложно выполнять обещания, искренне данные тобой много лет назад. Останешься на прежнем месте или начнешь считать потери? Продолжишь ли победный марш или признаешь поражение и попытаешься сделать то, что еще можно теперь сделать?

С некоторой застенчивостью посмотрев на него, Энн проговорила:

– Знаешь ли, я всегда выдерживала в таких вопросах самую жесткую позицию. Ни шагу назад, никаких капитуляций! Но сейчас… Джимми, я честно не знаю, станет ли мир лучше или хуже, если все мы вдруг станем выполнять принесенные в юности обеты.

Лежа в своей койке, он старался обдумать все это. Развод оказался ужасной драмой, но потом мать нашла Ника, просто обожавшего ее, и теперь она жила в окружении его малышни, души не чаявшей в ней. Так что все сложилось наилучшим образом.