Птицеферма (СИ)

— Вот именно! — с жаром выпаливает хозяйка дома; затем подается вперед, протягивает руки и берет мои ладони в свои. Мои ногти коротко острижены и не накрашены, как у мужчины; у нее — длинные, идеальной формы, с цветным покрытием. — Эмбер, девочка моя, я очень тебя люблю. Ты замечательная. Но я очень боюсь, что мой сын ошибется. Я хочу, что бы он связал свою жизнь с девушкой из приличной семьи, чтобы…

Она не договаривает, потому что вырываю свои руки и резко встаю. Ножки кресла со скрипом проезжают по паркету.

Приличная семья, вот оно что…

— А может, он сам решит, чего он хочет? — шиплю сквозь зубы.

Женщина тоже поднимается на ноги, не забыв одернуть задравшийся подол платья — утонченная леди в каждом жесте.

— Эмбер, не обижайся, пожалуйста. Это генетика, с этим ничего не поделаешь. Твои родители…

Она снова не договаривает, но на этот раз не моими усилиями. Видимо, доходит, что зашла слишком далеко.

Кусаю губы, на глазах выступают злые слезы; пытаюсь незаметно сморгнуть их, но не получается. Ни черта у меня не получается.

Лучший курсант потока… Этим ты гордилась, дура?

— Эмбер, ты же умная девочка, сама все понимаешь, — продолжает увещевать мать моего лучшего друга. — Пообещай мне, и я успокоюсь. Если между вами ничего нет, это обещание ничего тебе не будет стоить.

В глазах женщины мольба и бесконечная любовь к сыну.

— …Пообещай, пожалуйста, — снова пытается взять меня за руку.

Тошно.

— Обещаю, — резким движением вырываю кисть и бросаюсь к выходу.

Будучи уже у самой двери, слышу быстрые шаги по лестнице со второго этажа.

— Эм, ты куда? — не оборачиваюсь. — Янтарная! — распахиваю дверь. — Мам, вы что, поссорились?..

Дальше не слушаю — дверь захлопывается за моей спиной…

Холодная, кажущаяся в темноте черной, вода в очередной раз смыкается над моей головой, а затем выпускает обратно.

Триггер. Снова.

Ощущение невыплаканных слез в горле.

Горечь во рту.

ГЛАВА 10

Стоит выбраться на берег, как сразу же начинают стучать зубы; ветер бьет по мокрой коже, как плеть.

После жаркого дня — холодная ветреная ночь. Вчера же духота стояла круглые сутки. В этом вся Пандора: загадка — никто не знает, как поведет себя планета через несколько часов.

Река сегодня шумит особенно громко, с ревом несется по руслу, разбрасывая в разные стороны ледяные брызги, словно иглы, впивающиеся в кожу. Отхожу подальше, выжимаю волосы.

Спина почти не болит: холод — неплохая анестезия. Зато тело бьет крупная дрожь, и зуб на зуб не попадает.

— Если бы я знал, что тебе вздумается поплавать, прихватил бы с собой полотенце!

Едва не приседаю от неожиданности. Ветер и шум воды полностью заглушили другие звуки, и я не услышала ни шагов, ни треска потревоженных веток.

— Что ты здесь… делаешь? — задаю вопрос, кое-как справляясь со стуком зубов; холод парализует. Крепко обнимаю себя руками, но руки тоже ледяные, и теплее от такой защиты не становится.

— Ты же хотела поговорить, — фигура Пересмешника отделяется от кустов, растущих на берегу плотной стеной. Пожалуй, если бы он сам сперва не подал голос, я не узнала бы его в темноте.

Поговорить… Хмыкаю себе под нос. Поговорить я хотела после ужина. В бараке, полном других людей, или хотя бы поблизости. В помещении, либо на освещенной территории, а не среди ночи и в темноте.