Птицеферма (СИ)

Привычно пытаюсь анализировать свои ощущения и поступки, но желания обернуться, чтобы проконтролировать действия почти что незнакомца, не возникает. Может, просто устала бояться собственной тени?

— Его бы продезинфицировать…

Было бы неплохо. И нож, и руки, и место наложения шва. А еще хорошо было бы использовать стерильные перчатки.

— Я его мыла, — отвечаю. — На стуле таз с водой и мыло рядом. Можешь помыть руки.

— Хм… Ладно, — слышу шаги, затем бултыхание в воде. — Не ляжешь? — спрашивает за моей спиной Пересмешник. Близко, значит, подошел к кровати.

Молча качаю головой.

В ответ на мой жест кровать прогибается и издает жалобный скрип — Пересмешник забирается на нее с другой стороны.

— Футболку задери, — медлю, все еще думая о своей реакции и об отсутствии чувства опасности рядом с этим человеком. — Ну же, — расценивает тот промедление по-своему, — я уже видел тебя без одежды.

Верно, с дерева-то снял и принес меня он. Впрочем, мне давно наплевать, кто меня видел и в каком виде.

Не снимаю футболку полностью: только вынимаю руки из рукавов, а затем перевешиваю вещь вперед, оголив спину и прикрыв грудь.

Пересмешник присвистывает.

— Сова точно была врачом? — комментирует увиденное.

Могу себе представить, что там.

Но мне почему-то смешно. Должно быть, потому, что это высказывание полностью соответствует моим собственным мыслям.

— Она так думает.

— И не швеей, это точно, — усмехается в ответ.

Мне становится интересно, что же женщина нашила на моей многострадальной спине. Я видела швы, которые Сова накладывала другим — кривые, неровные, — но в то же время признавала, что опыт у женщины определенно есть. В современном мире никто давно не шьет раны иглами — для этого есть специальные приборы, максимально облегчающие процесс. И не думаю, что если бы я взялась за то же дело с такими же ресурсами, какие имеются в распоряжении у Совы, то у меня вышло бы лучше.

— Делай уже, — нетерпеливо веду плечами.

Мы слишком долго болтаем. И то, что мне это в какой-то мере даже нравится, заставляет вернуться к мыслям о «щенке». Нет, не нужно всего этого.

Вздрагиваю, ощутив чужое дыхание за моей спиной. Очень близко.

— Расслабься, — легко сказать. Я только что смеялась, а сейчас мне кажется, что чувствую напряжение в каждой клеточке своего тела. — Расслабься, говорю, — не получается; снова вздрагиваю, когда моей спины в районе ключицы касаются теплые пальцы — очень осторожно. И нет, мне не неприятно. — А ты, кстати, не должна была носить повязку все эти дни?

— Должна была, — пожимаю плечами.

— Не дергайся, — тут же шикает. — Хочешь, чтобы я наделал тебе новых дырок?

Мне почему-то опять становится смешно.

— Делай, — отвечаю сквозь еле сдерживаемый смех. — Сова зашьет.

— Ага, — откликается мне в тон. — Я уж лучше сам поизвращаюсь. Расслабься ты уже!

Глубоко вздыхаю и пытаюсь выполнить требование. Кажется, немного получается. Шутки шутками, но получить новый порез мне совершенно не хочется.

Процесс затягивается. Не больно, но неприятно. Нет никаких приспособлений, даже допотопного пинцета. Поэтому Пересмешник сперва подрезает стежки ножом, а затем осторожно вытягивает нити пальцами.

— Слушай, может, ты сам был врачом в прошлой жизни? — не сдерживаюсь. Уж слишком аккуратно и при этом уверенно он действует.

Смеется, но руки при этом не трясутся. Что только подкрепляет мое предположение.

— Это вряд ли.

— Почему?

— Ну, при виде твоей изуродованной спины у меня не возникло желания броситься ее лечить. Только свернуть Момоту шею.

Типичная мужская бравада.

Неужели он все ещё рассчитывает выиграть меня на состязаниях и заранее пытается расположить к себе?

Вся штука в том, что я уже к нему расположена. Голой спиной.

— Что же не свернул? — подначиваю.

О да, я слишком много болтаю в последние дни.

— Не горбись, — ладонь плашмя ложится на мой позвоночник, вынуждая выпрямиться. — Я не самоубийца, чтобы вмешиваться в приведение в исполнение приговора Главы в присутствии трех десятков людей, считающих, что Глава и его палач правы.

«Палач» — как точно сказано.

— Я пошутила, — решаю внести ясность. Не хватало еще, чтобы он подумал, будто я считаю, что он мне что-то должен. — Ты не смог бы меня защитить. И не должен был. Это мои проблемы.

— Разберемся, где чьи проблемы, — вполголоса.

— Что? — пытаюсь обернуться, но снова получаю пятерню между лопаток.

— Не дергайся.

Возмущенно поджимаю губы, но не спорю.

Пока Пересмешник не переходит ко второму шву, молчим. Начинаю клевать носом — касание его теплых рук успокаивает и даже убаюкивает. Кажется, наконец, расслабляюсь.

— В разведку со мной пойдешь?

Резко распахиваю глаза и вскидываю голову.

— Что? — переспрашиваю. Может, мне почудилось со сна?

— Ты слышала, — получаю в ответ язвительно. — Я вчера опять видел здесь чужака, но далеко тащиться за ним не рискнул — не знаю местность. А этих типов надо выследить.

И он говорит об этом вот так? Мне? Я все еще не понимаю, почему именно мне. Не верю в симпатию и доверие с первого взгляда и все тут. Может, где-то это и возможно, но не на Птицеферме.

— Почему не скажешь Главе? — спрашиваю прямо.