Птицеферма (СИ)

— Нет, — бормочу, отводя взгляд, — случайно разбил нос о мое колено.

— Я с ним поболтаю.

И столько уверенности и скрытой угрозы в этом голосе, что я снова вскидываю глаза.

Я ничего не понимаю. Ни-че-го. Почему Пересмешник так ко мне относится? Отчего снова готов спасать и оберегать, когда сам вчера едва не погиб? Опять же, по большей части из-за меня.

Что за привязанность с первого взгляда? А если мы были знакомы в прошлой жизни, то тогда какого черта он мне лжет?

Терпеть не могу игры.

Ненавижу ничего не понимать.

— Ты не мой телохранитель, — огрызаюсь, отступая назад.

С размаха врезаюсь спиной в дверь шкафа. Шиплю от боли, потираю ушибленное место.

Вспышка. Глаза затопляет белым светом.

Еще одна…

— Хватит! — кричу, сбрасывая чужую ладонь со своего плеча. — Ты не моя нянька и не мой ангел-хранитель!

— Эм… — звучит за спиной. Осторожно, будто если со мной говорить резко, то могу и накинуться.

— Хватит! — уже рычу.

Мы в каком-то полутемном помещении. Входная дверь с ободранной обивкой, штора, наполовину сорванная с карниза и висящая на нескольких последних петлях. Сама ткань грязная, засаленная. Под ногами осколки битой посуды, смятый пустой пакет из-под какой-то сублимированной пищи.

Сверху слышится грохот.

Вскидываю глаза. Мы стоим у подножия лестницы. Она не такая, как в доме Валентайнов, — широкая, с резными перилами. Эта лестница узкая, с протоптанными ступенями и давно не метенным мусором по углам.

Сверху летит пустая бутылка. «Бум», — падает на первую ступень. «Звяк», — на следующую. «Дзинь», — катится дальше.

Как завороженная, слежу за полетом пустой тары до тех пор, пока та не преодолевает всю лестницу и вдребезги не разбивается у моих ног.

Со второго этажа доносится отборная брань. Голос хриплый, но совершенно точно — женский.

— Эм, я вызову медиков…

Шмыгаю носом, обнимаю себя руками, но так и не оборачиваюсь.

— Я сама вызову бригаду. Я сама со всем разберусь, — перечисляю резко, будто каждым словом вколачиваю в стену гвозди. — Это — мое дело. Это — мои проблемы. Уходи!

— Эмбер, я хочу помочь.

Ник настолько редко зовет меня полным именем, а не сокращением или придуманным им прозвищем, что это обращение бьет сильнее любой пощечины. Он на самом деле за меня волнуется. А ещё сейчас — жалеет меня. И от этого мне особенно тошно.

— А я хочу, чтобы ты ушел! — рявкаю; крепче обнимаю себя руками, стою, всматриваясь в осколки на протертом до дыр коврике у подножия лестницы.

Молчание. Минута промедления. Быстрые шаги, щелчок замка и хлопок двери. Мелодия снимаемой сигнализации с флайера, припаркованного у дома. Щелчок, удар дверцей и звук заведенного двигателя. Рык мотора. И… тишина.

Опускаюсь на корточки прямо там, где стою. Обхватываю руками колени и сотрясаюсь от беззвучных рыданий.

От этого ты хотела убежать? Это ты пыталась исправить?