Птицы

Что ж, Финч уже не раз ошибался в людях, но на этот раз он обманулся настолько сильно, что до сих пор не мог прийти в себя от огорчения и разочарования. Он не верил, что все так обернулось. Что эта женщина, прикидывавшаяся другом, оказалась… как все… как все взрослые. Она очаровала его своим шармом, своей добротой и своим пониманием. Она заманила его. Мистер Си из семнадцатой квартиры говорил: «Они коварны, Финч. Короткий взгляд. Улыбка. Поворот головы. И все – ты в их власти. Ты одурманен и отравлен, и теряешь себя, а когда к тебе возвращается способность понимать, что происходит кругом, ты находишь себя сидящим в луже и никому не нужным…»

И вот Фанни Розентодд сбросила личину, будто бальную маску. Финч в очередной раз дал себе зарок не верить никому из взрослых, но с досадой понимал, что он, и правда, настолько глуп и наивен, что еще не раз попадется в ту же ловушку. При условии, что выдержит эту пытку и выберется живым.

А Арабелла… Что ж, ей было все равно. Чего еще было от нее ожидать? Она не видит его молящего взгляда, потому что беззаботно сидит на кровати и болтает с Уиллаби, и ей нет никакого дела до того, что… что…

– Финч, ну в самом деле! – возмущенно воскликнула Фанни. – Ты можешь хотя бы секунду просидеть не дергаясь, как мышь с подпаленным задом? И не гляди на меня такими огромными мокрыми глазами! Выглядишь, словно тебя… не знаю, пытают! Это всего лишь расческа!

Финч сжал зубы и зажмурился. А Фанни продолжила его расчесывать. Когда она обработала его губу и приложила свинцовую примочку к подбитому глазу, то решила, что его волосы так же нуждаются в срочной медицинской помощи. Она сказала: «У меня сердце кровью обливается всякий раз, как я на тебя смотрю», и с коварством убийцы, выхватывающего из кармана револьвер, достала из ридикюля гребешок.

Они были в комнате Фанни на третьем этаже гостевого крыла. Как и в прочих частях дома, здесь на первый взгляд все было изысканно и шикарно, но, отворив перед детьми дверь, мадам Розентодд, сказала, что ей стыдно за свои апартаменты.

Как оказалось, чем выше находились комнаты в этом крыле, тем хуже была в них обстановка и тем менее почитаемыми были гости, которые в них поселялись. Кровать оказалась лишь с виду мягкой и удобной, даже камин, будто нарочно, не слишком грел, а через закрытое штормовыми ставнями окно грозила в любой миг прорваться буря – ставни были старыми и казались ненадежными.

– Они это нарочно, – сказала Фанни. – Чтобы дать гостю понять о своем отношении. Как будто нужны эти жуткие морды, чтобы усомниться в том, что тебе здесь не слишком рады.

Говоря это, Фанни раздраженно кивнула на мохнатые головы снежных грызлей, приколоченные над камином. Они выглядели жутко, высунули языки из оскаленных пастей и будто бы раздували вывернутые ноздри, а их глаза, застывшие и поблескивающие в отсветах пламени, словно текли.

Финчу, наоборот, эти морды понравились. Они были злобными и пугающими, но в этом как раз и была вся прелесть. Фанни, как и Арабелла, не разделяла его взглядов. К слову, девочка, едва их завидев, содрогнулась и воскликнула: «Что за мерзостная жуть!»

Финчу было предложено кресло – он не сразу понял, что это ловушка, – а девочки сели на кровать. И Фанни принялась обрабатывать боевые ранения мальчика, при этом возмущаясь Уолшшами и их гостеприимством:

– Я знала, что никто из них не хочет меня здесь видеть, – горестно говорила она. – Я даже платье выбрала и волосы сделала такого цвета, чтобы лучше сливаться с обстановкой дома и, в частности, Синей залы, но это не помогло – на первом танце все косились на меня, словно я то ли нищенка, явившаяся за подаянием, то ли воровка, прокравшаяся, чтобы что-то здесь украсть. А как глазели эти дамы! О, они просто испепеляли меня взглядами – еще бы, ведь Герхарт не их пригласил. Злобные, завистливые карги, чтоб они все ноги себе переломали на этих танцах!

– Фанни! – укоризненно воскликнула Арабелла.

– Да-да, – пробормотала мадам Розентодд. – Нельзя так говорить, я знаю, но ты бы слышала, о чем они шептались, когда я проходила мимо! А венцом всему была госпожа Аделия! Вы бы видели, дети… – Она замолчала и испуганно поглядела на Уиллаби, вспомнив вдруг, что с ними присутствует одна из Уолшшей.

– Я им не скажу то, что вы говорили, мадам, – пробурчала Уиллаби. – Я их всех не люблю. И бабушку тоже.

– Ты ведь дочь Уильяма, так? – уточнила Фанни, и Уиллаби кивнула. – Тогда, я полагаю, ты меня понимаешь.

– Да, мадам, – унылым голосом проговорила Уиллаби.