Птицы белые и черные

…У барака собралась толпа, и в центре ее — ревущая на разные голоса семья: женщина лет сорока, двое мальчишек-подростков и карапуз лет пяти. Все были полураздеты и чуть ли не босиком, а на улице холод и дождь.

— О-о, лихо окаянное! — выла и причитала женщина, — самогонки нажрался и давай в нас палить! О-ой, помогите, люди добрые! На мороз выгнал!

Поеживаясь от холода, люди с опаской поглядывали на окно, светившееся справа.

К женщине протиснулась тетя Даша, мать Витьки:

— Ладно выть-то, пошли, у нас переночуете. К утр он проспится, не впервой…

Кто-то вынес кожушок и телогрейку, накинули на плечи мальчишкам, впихнули в сапоги карапуза, замотали в большую шаль. Подошла Маша, послушала причитания, сказала:

— Я сейчас попробую с ним поговорить.

— Не ходи, — вцепилась ей в руку тетя Даша. — Он чумовой — застрелит и фамилии не спросит.

— Сколько ж такое терпеть можно? — возмутилась Маша.

— Ничего, — спокойно ответила тетя Даша. — К утру хороший будет.

— Как же, буде-ет! — простонала женщина. — У него самогонки этой литра три — пока всю не сожрет, не уймется! О-о, царица небесная, что ж за наказанье такое!

И в это время появился Антипов, кивком поздоровался с Машей. Женщина, увидев его, запричитала громче:

— Тут после работы едва живая, а он, паразит, изгаляется! Гражданин начальник, хоть вы пособите. Найдите управу на изверга!

— Как его зовут? — спросил Антипов.

— Егором! Егор Тимофеич! — завывала женщина. --- Когда тверезый — ласковый, смирный! Как зелья хлебнет проклятого, так всей семьей из дома бегим! Убить грозится!

— Контуженный он, — озабоченно пояснила тетя Даша. — Второй месяц как с фронта пришел.

— Какое окно? — опять спросил Антипов, жуя мундштук потухшей папиросы.

— А вон, третье от тополя… Поет, слышите? — ответила тетя Даша.

Рядом с бараком рос старый тополь, и из окна, справа от него, доносился хриплый, мрачный голос:

— «Он был батальонный разведчик,
Она — генеральская дочь,
Он был за Россию ответчик,
Она прогнала его прочь…»

Антипов выплюнул окурок, крикнул, подходя ближе к окну:

— Эй, ты, разведчик, кончай дурака валять!

Песня смолкла, и тут же грохнул выстрел. Посыпались стекла. Антипов присел на корточки.

Толпа шарахнулась в стороны.

— Осторожно, Коля! — невольно вырвалось у Маши.

— О-ой, мамоньки! — снова заголосила женщина. — О-ой, дьявол проклятый!

— На-ка, возьми меня! — донесся из комнаты бешеный крик. — Гвардия не сдается! — И снова грохнул выстрел.

— Ладно, пойдем в гости, — сказал Антипов, разгибаясь.

Он прошел до дверей в барак и скрылся внутри.

Антипов медленно шел по длиннющему коридору, заставленнному разным нужным и ненужным скарбом и хламом, отсчитывал двери. Вот и та, которая нужна. Здесь тоже толпились встревоженные жильцы.

— Отойдите в стороны, пожалуйста, — вежливо приказал Антипов, оглянулся и увидел Машу.

Она не выдержала и тоже пошла следом за ним в барак и теперь с нескрываемой тревогой смотрела на Антипова.

Антипов подмигнул ей озорно и открыл дверь в комнату.

В большой комнате за столом, держа на коленях двухстволку, сидел всклокоченный человек с безумными пьяными глазами. Вместо одной ноги была деревянная культяпка, гимнастерка была расстегнута, на груди — несколько медалей и орден Красной Звезды. На столе — нехитрая закуска: картошка, огурцы. Горка патронов на углу стола. Керосиновая лампа висела на проволоке под потолком.

Услышав скрип двери и шаги, человек мгновенно повернулся и выстрелил. Пыхнуло из ствола пороховое облако… Пуля-жакан с треском пробила дверь над плечом Антипова. В коридоре кто-то со страху тонко вскрикнул.

— Ну ты и чума, Егор, ну чума… — Антипов с трудом заставил себя улыбнуться.

Ствол ружья плясал перед ним в трех метрах, палец Егора лежал на спусковом крючке.

— Не подходи-и! — рявкнул он. — Всех порешу, фашисты!

— Дай выпить-то… — вновь с улыбкой попросил Антипов.

— Чево-о? — опешил Егор, опуская ружье.

— Выпить, говорю, дай, жалко, что ли?

— Нет… — так же оторопело протянул Егор, медленно приходя в себя. — Ты кто? Из милиции?

— Ага. В другом крыле барака живу, шел с работы, слышу — песни поют, стреляют, — подходя к столу и садясь напротив, говорил Антипов. — Гуляют, значит. Дай, думаю, зайду…

В это время за окном показалась чья-то встревоженная физиономия, и Егор, мгновенно повернувшись, выстрелил. Что и говорить, сноровка у него была фронтовая. Со звоном посыпались остатки стекла, жакан проломил оконный переплет, было слышно, как на дворе завыли, запричитали бабы.

— От гады, лезут и лезут. — Он схватил со стола патроны и быстро зарядил ружье.

— Кончай ты палить, — миролюбиво проговорил Антипов. — На войне не настрелялся?

— Я ее, поганку! — Егор в ярости потряс ружьем. — Без меня тут хахаля завела, стерва!

— Не прав ты, Егор. Она верна тебе была, любит тебя… За твою героическую жизнь… за твои раны, за твои ордена…