Птицы белые и черные

— Ты поговори с Анькой, ладно? А то фыркает, как кошка…

— А ты что, без нее не можешь?

— Могу, конечно… — Генка опустил голову. — Но вообще-то… она мне здорово нравится… А тебе?

— Ни капли.

— Ладно врать-то… А чего ж тогда к ней клеишься?

— Я? — Мишка вскинул на него глаза. — С чего ты взял? Просто школьный приятель — и все.

— Правда? — недоверчиво переспросил Генка.

— Ну а какой смысл мне тебе врать?

— И то верно! — Генка с облегчением хлопнул друга по плечу. — Значит, поговоришь?

— Хорошо, поговорю… — пожал плечами Мишка.

— А фотик мы тебе купим, железно! Я у отца попрошу. Он даст.

— С чего это вдруг?

— Даст, никуда не денется, — с многозначительной ухмылкой проговорил Генка. — Ты, вообще-то, зря на него бочку катишь, он правда ничего мужик. Все понимает.

— Это верно, — согласился Мишка. — Поэтому и человеком стал.

— Кем-кем?

— Че-ло-ве-ком, — по слогам повторил Мишка. — В сорок три года — доктор наук. Через несколько лет — член-корреспондент будет, а потом — академик.

— Ну и что?

— Ничего. Такое мало кто может, — прищурился Мишка.

— А ты?

— Не знаю… Во ВГИК буду поступать, на операторский… А там посмотрим, кто чего стоит… — Мишка смотрел вдаль, словно разглядывал там свое будущее.

— Будешь лауреат Государственной премии. А лучше — Ленинской. Снимешь что-нибудь такое… — улыбнулся Генка. — А ты на папашку моего тянешь… Хочешь, я тебе один секрет скажу? По дружбе, а? Только никому ни слова.

Мишка с любопытством посмотрел на приятеля.

— Ведь это я камеру украл, — бухнул Генка, и Мишка даже остановился:

— Как — ты?

— Ну так. Все ломал голову, где денег на ремонт достать, а тут в вашу фотостудию случайно зашел — открыто было… Ну и… А фатер узнал. Два часа меня пытал. А потом камеру в пруд закинул и денег на ремонт дал. И матери ни слова — железный мужик, в полном порядке! — с гордостью закончил Генка.

Мишка опять не ответил, только взглянул на Генку долгим, изучающим взглядом. Потом проговорил про другое:

— Ладно, Генк… Я попробую поговорить с Аней… если только получится…

…И опять лыжник в цветном костюме, в шлеме и очках летел по трамплину, присев на корточки. Вот он оторвался от трамплина, взмыл вверх, выпрямился, накренившись вперед и прижав руки к туловищу. Красивый, захватывающий дух полет и — приземление на утрамбованную лыжню. Еще некоторое время лыжник катил по земле, а на верхотуре вышки к прыжку готовился следующий спортсмен.

Тренер встретил Генку внизу, у самого заборчика, где толпились лыжники и болельщики.

— Ты сегодня просто молодцом, Геннадий! — Тренер хлопнул его по плечу. — Летел, как птица! И посадка что надо, и длина мастерская. Считай, первый разряд у тебя в кармане. Но лыжи в воздухе поровней держи, поровней!

— Спасибо… — Генка снял шлем и очки, глазами поискал Аню в толпе *болельщиков.

— Дава-ай! — крикнул в мегафон тренер, и следующий лыжник полетел вниз по трамплину.

И все это походило на праздник — вокруг разноцветные флажки и транспаранты, весело гудящая толпа зрителей и спортсменов и белый-белый снег. Из толпы к Генке подбежала Аня, сияющая, восторженная:

— Генка, когда ты в воздухе, я тебе все-все простить готова!

— Что — все-все?

— Ну что ты такой… обалдуй! — Она чмокнула его в щеку.

— Ладно… — снисходительно усмехнулся Генка. — Вся моя беда, что я обижаться не умею… Я еще раз прыгну, подождешь?

— Конечно!

Генка взвалил на плечи лыжи и потопал к лифту на вышку.

…Это было в воскресенье, и Мишка пришел в квартиру Куликовых. Позвонил. Дверь открыл сам Валерий Юрьевич, холодно уставился на Мишку.

— Я Рубцов, — коротко представился Мишка.

— К несчастью, знаю.

— Мне поговорить с вами надо. Наедине. Дело важное, — деловито и совсем по-взрослому сообщил Мишка.

— Говори, не стесняйся, дома никого нет.

— Я знаю.

— Специально, значит, выбрал время? — усмехнулся Валерий Юрьевич.

— Да, специально, — совсем не смутился Мишка.

— Ну говори. И быстрее — у меня нет времени.

Они так и остались в прихожей. Валерий Юрьевич даже не предложил Мишке раздеться.

— Мне нужны деньги, Валерий Юрьевич.

— Та-ак… — несколько оторопел Генкин отец. — А почему ты решил с этой просьбой обратиться ко мне?

— Потому что вы мне их дадите. Двести рублей, на фотоаппарат. — Мишка глаз не прятал, смотрел прямо и даже нагло.

— Ты, кажется, с ума сошел, Рубцов? Могу дать не денег, а по шее. Будешь лететь кувырком до первого этажа.

— Можно и по шее, — согласился Мишка, — но деньги вы мне дадите. К тому же двести рублей не так много. Кинокамера, которую вы зашвырнули в пруд, стоила намного больше… И если я расскажу об этом в школе… вам эта история еще дороже будет стоить… Там даже милиция следствие ведет.

Валерий Юрьевич был ошеломлен и смотрел на Мишку со страхом.

— Ты… ты рехнулся… Какая камера? Нету никакой камеры…

— Это легко проверить, Валерий Юрьевич, — с тем же ледяным спокойствием отвечал Мишка. — Там, у мостика, дно из галечника, и водолаз сразу найдет камеру. Представляете, какой будет скандал?

Валерий Юрьевич молчал, словно лишился дара речи. И Мишка молчал, ждал терпеливо, мял в руках шапку.

— Т-ты… ты н-негодяй… — наконец выдавил из себя Валерий Юрьевич.