Птицы белые и черные

— Не надо! Теперь это ни к чему. Лучше скажи Виктору, чтобы помог. И поскорей, пожалуйста, Танюша, я на дежурство опоздаю.

Она испугалась его резкого, даже злого голоса, покорно пошла наверх.

— Помоги Юрию Николаевичу похоронить собаку, — сказала она.

Виктор не слышал. Тогда она подошла к столу и выключила магнитофон.

— В чем дело, мама? — Виктор с недовольным видом снял наушники.

— Помоги Юрию Николаевичу отнести и закопать Бека, — повторила мать.

— Да что вы пристали ко мне со своим Беком?! — взорвался сын. — Сами убивали, сами и закапывайте!

— Что… что ты сказал? — Голос Татьяны задрожал, она ухватилась руками за стол. — Ты что, обалдел, что ли? Почему тебе хочется все время казаться хуже, чем ты есть?

— Слушай, оставь меня в покое… пожалуйста… — поморщился Виктор.

— Я прошу тебя, слышишь? Не позорь ты меня. Юрий Николаевич инвалид… он один не дотащит его… Слышишь, Виктор?

— Слышу слышу! — Он раздраженно швырнул наушники на кровать, поднялся из кресла.

…Вдвоем, глубоко проваливаясь в рыхлый снег, они с трудом, пыхтя и задыхаясь, тащили мертвую собаку, завернутую в одеяло. Было холодно, неподвижно стояли заснеженные, будто облитые молоком, ели и сосны, на черном небе рябило от множества мелких ярких звезд. В стороне сиял желтыми огнями двухэтажный каменный дом. На полдороге они остановились передохнуть.

— Панихиду по усопшей собачке маман не заказывала? — с издевкой спросил Виктор.

Юрий Николаевич не ответил. Тяжело, с хрипом дыша, он смотрел на звездное небо.

— Наверху двустволка отчима лежит. Можете пальнуть пару раз. Будет вроде салюта, — тем же тоном продолжал Виктор. — Могу исполнить «Реквием». Включу магнитофон на всю мощность. Будет торжественно и печально.

— Перестань, — устало проговорил Юрий Николаевич. — Слушать противно…

— Экскьюз ми, не попал. Забыл, что вы сейчас на печально-романтический лад настроены!

— Дурак ты, Виктор… Берись лучше…

Они вновь тащили мертвую собаку, оставляя в снегу глубокую борозду. Под разлапистой елью была заблаговременно вырыта глубокая яма. Рядом лопата, воткнутая в кучу смерзшейся земли.

Юрий Николаевич сбросил тело собаки в яму, принялся за лопату. Несколько раз он останавливался, судорожно хватая ртом воздух.

Виктор стоял неподалеку, покуривал…

…Они собрались уезжать, а Виктор все еще сидел у себя в комнате и слушал музыку. Татьяна поднялась к нему.

— Я здесь останусь, если можно? — миролюбиво попросил он.

— Мы с тобой уже говорили на эту тему, — сухо ответила мать. — Один жить на даче ты не будешь.

— Что за бред! Почему?! Между прочим, он перед смертью усыновил меня! Так что я тоже на нее права имею.

— Когда будешь совершеннолетним. А сейчас собирайся. Юрий Николаевич опаздывает на дежурство.

…«Жигули» одиноко гудели на пустом заснеженном шоссе. По обе стороны черно-белой стеной стоял лес. Мелькали россыпи огней дачных поселков и редких подмосковных деревень.

Татьяна вела машину, Юрий Николаевич сидел рядом, а Виктор расположился на заднем сиденье.

Юрий Николаевич покосился на светящийся циферблат спидометра — стрелка подползла к цифре «сто».

— Гололед жуткий, а ты гонишь как на пожар, — пробурчал он.

— Боишься? — усмехнулась Татьяна. — Долго прожить хочешь?

— Хочу. Ничего удивительного в этом нет. Удивительно было бы наоборот.

Татьяна не ответила, но скорость сбавила, смотрела прямо перед собой с окаменелым выражением лица.

— Мам, включи приемник, — попросил Виктор. — Хоть музыку послушаем.

Она вновь не отозвалась и приемник не включила.

— Прямо всенародный траур, — вздохнул Виктор и отвернулся к окну.

Татьяна думала об умершей собаке и поэтому сказала:

— Теперь я осталась совсем одна…

— Купи щенка, — посоветовал Юрий Николаевич. — Хочешь достану? Такой же породы, боксерчика.

— Такой больше не будет.

— Будет немного другая. Но не менее добрая и благородная.

— Спасибо, не надо, — отрезала Татьяна.

— Как хочешь. Дело предлагаю.

В машине наступило долгое молчание. Ровно и сильно гудел мотор, два белых луча от фар упирались в стену глухой темноты, рассеивались, таяли. Впереди замелькали россыпи огней микрорайонов.

— В ночные дежурства бывает много работы? — спросила Татьяна.

— Всякое случается, — сонным голосом отозвался Юрий Николаевич. — Я не люблю, когда у человека с моей профессией много работы.

Опять надолго замолчали. Татьяне вдруг вспомнилось…

…Тогда они собрались на даче. Стол накрыли на свежем воздухе, в тени нескольких сосен. Длинный красивый стол под белой, хрустящей от крахмала скатертью, заставленный блюдами, тарелками и бутылками. И все расселись за столом, такие чинные и благородные, в костюмах и белых рубашках, а во главе стола — Павел и Таня. Он был высоким и тучным мужчиной, с густой гривой седых волос, с сильными, булыжнообразными плечами, с большими мускулистыми руками. И лицо большое, с резкими, угловатыми чертами, тяжелым подбородком. Но когда он улыбался, то был похож на мальчишку, бесхитростного и озорного. Почетную обязанность тамады выполнял грузный лысый человек с объемистым животом и двумя студенистыми подбородками.