Птицы белые и черные

— Успокойся, ты меня учила другому.

— Чему же?

— Например, ты меня учила звонить домой, когда я возвращаюсь из школы. Ты говорила: «Позвони, я могу быть не одна». И правда, ты часто бывала не одна…

— Виктор! — закричала Татьяна и ударила кулаком по столу.

— Так вот и ты могла бы позвонить, прежде чем припираться сюда! Кажется, так поступают интеллигентные люди?

— Ты понятия не имеешь, что это такое!

— Хорошо, не имею. И не хочу иметь. И очень тебя прошу, оставь меня в покое… пожалуйста… Раз и навсегда…

— То есть, как это — оставь в покое?

— Вот так. Не лезь в мои дела.

— Но я твоя мать, Витя! — задохнулась Татьяна.

— Мало ли какие случайности бывают… — пожал плечами Виктор. — К сожалению, матерей не выбирают…

— Я твоя ма-ать! — сорвавшись, истошно закричала Татьяна.

— Ты поздно об этом вспомнила.

Стало тихо. Татьяна открыла дверь в прихожую. Там толпились одетые ребята, слушали затаив дыхание.

— Я же русским языком сказала — все отсюда во-он! — крикнула Татьяна.

— Чуваки, три минуты! Я догоню вас! — крикнул Виктор.

— Мы тебя на улице подождем, Витька! — отозвался девичий голос.

— Знакомая картинка. Выяснение отношений, — сказал один из парней.

— Кажется, дело подошло к точке кипения, — сказал второй.

— Интересное дело, почему все родичи обожают качать права? Прямо хлебом их не корми! — засмеялся третий.

— Мочалки, вперед! Совершим суворовский переход через Альпы!

И вся компания с гоготом вывалилась на улицу.

Виктор нашел пиджак, распихал по карманам бутылки и шагнул к двери. Татьяна загородила дорогу.

— Куда ты собрался?

— Куда мне надо.

— Виктор, нам нужно серьезно поговорить.

— Не о чем. Пусти.

— Ты никуда не пойдешь. Хватит, Виктор, пора одуматься или ты плохо кончишь.

— Не твое дело. Пусти.

— Куда ты катишься? Подумай, умоляю тебя! Чем все это кончится?

— Успокойся. Хуже тебя не кончу.

— Что значит — хуже меня? Ты с ума сошел? Что ты говоришь?

— Пусти!

— Нет. Я вот лягу на пороге и буду лежать. Если у тебя хватит совести переступить через родную мать, то — пожалуйста! — И она действительно легла на пол у самого порога. — Я буду лежать здесь сутки, двое, трое! Умру, здесь! Может, ты хоть тогда одумаешься!

— Вроде политической голодовки? — усмехнулся Виктор. — Ну-ну…

Он перешагнул через лежащую мать, толкнул дверь и вышел. Выдернул ключи из замка.

И когда Татьяна вскочила, кинулась следом за ним, он успел вставить ключ в замок с другой стороны двери, дважды повернул ключ.

— Немедленно открой! — Татьяна барабанила кулаками в дверь. Потом затихла, обессиленно уронив руки вдоль туловища. Стало тихо. С улицы смутно доносились беспечные, веселые голоса ребят…

— …Ты знаешь, он перешагнул через меня, да, да, взял и перешагнул! А по его глазам я видела, что он способен и ударить меня! Я увидела, что он способен на это! Ты знаешь, Юра, я не верила своим глазам. Ведь это мой сын. Боже мой, родной сын!

Они пили кофе на кухне в городской квартире. Был поздний вечер. Татьяна много курила.

— Юра! Ты единственный друг и близкий человек, который у меня остался. Умоляю тебя, посоветуй что-нибудь! Я боюсь его, понимаешь? Боюсь оставаться с ним вдвоем!

Юрий Николаевич долго молчал, наконец шумно вздохнул:

— Вся беда, Таня, в том, что тут уже ничем не поможешь… Не смотри на меня так испепеляюще, я говорю, что думаю. Он всем будет приносить несчастья, даже человеку, которого полюбит.

Татьяна отсутствующим взглядом смотрела в пространство.

— Я — врач, Таня, и должен сказать тебе, что характер человека на девяносто процентов сформировывается к трем-четырем годам, а все остальное — лишь шлифовка граней алмаза…

— Это я виновата, что он такой… — прошептала Татьяна.

— Почему ты? — Юрий Николаевич отхлебнул кофе. — Хотя… может быть. В молодости ты была слишком занята собой…

— Это неправда.

— Таня…

— Это неправда! — упрямо и громко повторила она. — Я любила его. Кроме Виктора и Павла, для меня никого не существовало. Ты что, тоже хочешь сделать мне больно? Мне уже не больно. — Она прикоснулась рукой к груди. — У меня там сплошная рана… всё в крови…

— Таня! Мы никогда не говорили об этом, но ты ведь знаешь, что я… люблю тебя… Все эти годы я любил тебя, смотрел на тебя, любовался тобой… И был счастлив, что живу рядом с тобой, в одном доме, и могу часто тебя видеть… Ты, наверное, замечала, что я часто караулил тебя у подъезда.

— Замечала… — шепотом ответила Татьяна. — Один раз ты мне поднес цветы. Я спросила: зачем? А ты сказал, что это просто так, от хорошего настроения…

— Ты помнишь? — расцвел Юрий Николаевич. — Неужели помнишь? Бог мой, я старый, глупый и ни на что не рассчитываю. Я буду счастлив, если тебе будет хорошо и покойно… Я хочу помочь тебе и не знаю как…

— А говоришь, любишь, — невесело улыбнулась Татьяна.

Юрий Николаевич замолчал, вид у него был растерянный и подавленный.

— Извини. Ты прав, наверное, — после паузы проговорила она. — Во всем виновата я. И хочешь не хочешь, а за все нужно расплачиваться.

— Хватит ли сил расплатиться? — вздохнул Юрий Николаевич.

— Хватит. Ты меня плохо знаешь.

— Есть один вариант. При желании можно попробовать.

— Какой? Говори.