Птицы, искусство, жизнь: год наблюдений

Что их объединяет? – задумалась я. Может, какая-то общая черта характера? Обладают ли они особой силой зрения – возможно, чем-то вроде полноспектрального зрения, которое дано самим птицам, способностью видеть сквозь туман, находить затерянные тропы? Я листала биографии известных бёрдеров, выискивая какую-нибудь подсказку, какой-то намек на мироощущение или жизненные цели, которые были бы для них общими.

Обнаружила, что некоторых бёрдеров птицы пленили тем, что совершают ежегодные перелеты, других – пестротой внешности, а третьих – своей изобретательностью. Кто-то приохотился к бёрдингу в детстве, а кто-то открывал для себя птиц в весьма зрелом возрасте.

Среди них были поэты. Взрослые люди, чьи родители были натуралистами. Наблюдательные дети. Малолетние правонарушители, получившие шанс начать с чистого листа, бывшие военнопленные, орнитологи-любители и охотники с добрым сердцем. Они набредали на это увлечение случайно. Или получили интерес к птицам по наследству. Среди них были неприкаянные иммигранты и состоятельные дилетанты. Активисты-экологи и заядлые путешественники из высшего общества. Они меняли бутылку на бинокль. Приходили к этому, что-то потеряв, надеясь познать сверхъестественное, размышляя, как прожить земную жизнь. Птицам откликались неутешно-тоскующие струны их душ, струны надежды в их душах. Этим людям было свойственно некое особенное одиночество. Эти люди отличались кипучей общительностью. Эти люди нашли утешение в жизни.

Бёрдеры, которых я повстречала на книжных страницах и в жизни, не имели между собой почти ничего общего, кроме одного простого секрета: если ты прислушиваешься к птичьим голосам, каждый день пройдет с песнями.

⁂

Я за птиц

Леонардо да Винчи (1452–1519) в своем знаменитом кодексе (записных книжках) анализировал полет птиц, чтобы разобраться в устройстве летательных механизмов, а также был известен как зоозащитник. Он часто ходил во Флоренции на рынки и покупал птиц в клетках только для того, чтобы отпустить на волю.

У Чарльза Диккенса (1812–1870) был любимый ручной ворон Грип, частый эпизодический персонаж его прозы. Поговаривают, что Грип был реальным прототипом птицы из «Ворона» Эдгара По.

Уильям Фолкнер (1897–1962) коллекционировал птичьи яйца и подкармливал воробьев – всегда носил с собой кусочек хлеба для птиц. «Так я смотрю на птиц, и мне становится хорошо»[38].

Джордж Плимптон (1927–2003) – человек крайне многогранный: журналист, редактор и профессиональный дилетант – увлекся бёрдингом в качестве хобби, но признавал, что способности и познания у него по этой части «скорее обрывочные». «Мне часто приходило в голову, что в роли бёрдера я похож на человека, который при отсутствии музыкального слуха и весьма скромном – один-два урока – музыкальном образовании обожает играть на флейте: вероятно, не без определенного удовольствия, но с неопределенным результатом».

Роза Люксембург (1871–1919), которую называли «революционеркой, любившей птиц», уверяла, что понимает язык птиц, и однажды заявила: «Я чувствую себя как дома во всём мире – везде, где есть облака, птицы и людские слезы».

Фланнери О'Коннор (1925–1964) вырастила в своей родовой усадьбе в Джорджии больше ста павлинов (а еще разводила кур, уток и гусей). О своих павлинах она написала эссе «Король птиц» – размышления об искусстве наблюдения, проявив чувство юмора, свойственную натуралистам внимательность к деталям, а также толику самоуничижения: «нелегко говорить правду об этой птице».

Джозеф Корнелл (1903–1972) был завзятым натуралистом-любителем и бёрдером, часто помещал птиц (в виде коллажей или чучел) в свои «коробки» и ассамбляжи.

Айрис Мёрдок (1919–1999) – лауреат Букеровской премии и автор стихов о птицах («Год птиц»), писала, что природа – лекарство от ее писательского самолюбия: «Гляжу в окно, изнывая от беспокойства и обиды, ничего вокруг не замечая, пребывая в раздумьях, например, о каком-то уроне, нанесенном моему престижу. А потом вдруг подмечаю парящую пустельгу. Всё меняется в одно мгновение. Погруженное в раздумья „я“ вместе со своим уязвленным самолюбием испарилось. Теперь нет ничего, кроме пустельги. А когда я возвращаюсь к прежним раздумьям, мне кажется, что повод для них не так уж важен».

Бертольт Брехт (1898–1956) в палате берлинской больницы Шарите, когда ему оставалось жить несколько часов, находил утешение в птицах – посвятил свое последнее стихотворение черному дрозду, за которым наблюдал в окно. Смирившись с мыслью, что ему придется обратиться в «ничто», он пришел к финальной умиротворенности, вообразив пение всех дроздов, которое «будет, когда не будет меня»[39], – распахнул свое сердце миру, где жизнь продолжается.

Чарльз Диккенс

Леонардо да Винчи

Джордж Плимптон

Роза Люксембург

Айрис Мёрдок

Уильям Фолкнер

Фланнери О'Коннор

Джозеф Корнелл

Бертольт Брехт

Благодарности