Птицы перелётные

– Ой, да в деревне Занино.

– Так это в другую сторону от железной дороги! А мы баранцевские. Всё равно это рядом, меньше десяти километров.

Но на этом неожиданности не закончились… Выяснилось, что наш с сестрой прадед Никита Макарыч был дважды женат: один раз на нашей прабабке Наталье, а второй раз – на бабушке Арине. Оказалось, что Дмитрий Васильевич – дальний родственник Нины Ивановны. И вот, когда это выяснилось, все испугались давать добро на подобное кровосмесительство, и этот ещё не случившийся брак чуть было не был разрушен. Но…

Но любовь молодых была настолько сильна, что они всё-таки отважились узаконить свои отношения и даже родили Нонну.

Мама моя стала учительницей, а Дмитрий Васильевич – талантливым инженером на заводе, производящем самолёты для фронта. Кстати, отца его тоже репрессировали, таким образом Нина Ивановна и Дмитрий Васильевич были детьми «врагов народа». Но и это не помешало им создать семью.

И вот в нашем рассказе появляется мой отец – Малежик Ефим Иванович, он работает на персональной машине, на которой передвигается Дмитрий Васильевич. Мы с сестрой никогда не спрашивали, как у них строились взаимоотношения. Впрочем, как бы то ни было, жизнь писала собственный сценарий…

Дмитрий Васильевич при испытании новой лётной машины получает тяжёлые ранения (во время взрыва новой техники) и лежит, прикованный к постели, три года. Мама выполняет функции жены, сиделки, товарища, но всё равно её любимый Митя уходит из жизни. Так молодая вдова с маленькой дочкой на руках остаётся во время войны в Москве совсем одна. Есть мать, Евгения Никитична, вот только она далеко, в Занино. Но наша матушка выдержала.

А после окончания войны мой отец пришёл проведать, как там Нинка, да так и остался. Они вскоре женились, однако мама оставила себе прежнюю фамилию – Силаева.

Любил ли мой отец маму? Думаю, да, хотя я почему-то об этом его ни разу не спрашивал… Сами посудите: после войны много мужчин не вернулось с фронта, в стране была практически «ярмарка невест», но папа всё же остался с мамой.

И они прожили долгую жизнь вместе, в которой отец был капитаном, а мама лоцманом, и наш семейный корабль успешно обходил мели и рифы. А бурь мама, точно заранее предчувствуя, избегала, пряча нашу семью в безопасную гавань. Какие лоции использовала она? Да самые разные. Иногда смекалка помогала ей контролировать ситуацию, иногда женская хитрость, которую, как я думаю, она использовала многократно. К примеру, чтобы отслеживать моральный облик моей сестрицы и отсекать ненадёжных в этом смысле мальчиков и девочек, мама перевоплощалась в цыганку и гадала на картах подружкам сестры – и те выбалтывали маменьке в процессе гадания всё, что её только интересовало.

Для неё, как сказал бы Станиславский, сверхзадачей было дать нам с сестрой высшее образование – она этого добилась. И очень её огорчало впоследствии, что свой диплом инженера я запрятал в шкаф и он мне практически не пригодился. Буквально до самой смерти (а ушла она из жизни в 2000 году) она меня терзала, когда же я вернусь назад в инженеры. Так и не дождалась…

А ещё ей хотелось, чтобы я и сестра играли на музыкальных инструментах. Дмитрий Васильевич музицировал на гармошке и на мандолине. Так что после его ухода инструменты остались в нашем доме. И вот матушка решила научить игре на гармошке мою маленькую сестру. Она договорилась с одним нашим деревенским, занинским, дядей Володей Кириллиным, что он даст Нонне несколько уроков игры на двухрядке. Гонорар – обед и рюмка водки. Дядя Володя согласился. Он был, наверное, хорошим педагогом, а моя сестра – ещё более хорошей ученицей. После нескольких уроков она освоила гармошку и в Занино могла гордо носить звание «первой девки на деревне». При этих уроках присутствовал и я – трёхлетний пацан. Но как я сам осваивал азы популярной музыки, я уже рассказывал…

Татьянин день

Популярность – такая штука, которую трудно оценить в каких-либо единицах, а в денежных и подавно. Курс её отчаянно плавает, и ты должен очень чётко чувствовать окружающую действительность и твоё положение в ней, чтобы понимать, насколько хорошо удастся тебе конвертировать свою популярность в те или иные радости человеческого бытия. Моя известность в стране, называвшейся сначала СССР, затем – СНГ, а уж потом – Россией, была такова, что позволяла петь столько концертов, сколько хотелось мне и моим близким, и зарабатывать довольно приличные деньги, позволявшие думать, что бы ещё такое купить, чтобы украсить своё и без того яркое существование. Кто-то научил деньги – отечественные деньги – конвертировать в валюту, и уже вскоре я, да, наверное, и всё наше окружение, переводило цену всего на свете в доллары, чтобы понять, дорого это или нет. А популярность была в цене и позволяла беспрепятственно открывать те или иные вельможные двери. И мы буквально пожирали буржуазные радости: от красивой одежды, невиданной еды и питья до посещения заморских стран.