Птицы перелётные

Эх, с каким удовольствием я бы сейчас сдувал пылинки с этого музыкального антиквариата! И сколько бы идей можно было черпнуть во всяких прослушиваниях ветхозаветных раритетов. И живы от той коллекции (вы будете смеяться) пустой чехол от патефона, в котором хранятся почему-то старые фотографии, да, пожалуй, и всё. А я был в те годы совсем маленьким, не имеющим своего мнения и своего голоса пацаном, которому нравилась музыка, звучавшая из радиоточки, патефона, из балалайки нашего соседа дяди Вани. Ещё нравилось, когда за столом в праздники родственники стихийно вместе с соседями организовывали хор и пели популярные народные и советские песни.

А ещё у меня была машинка без кузова, в которую я практически круглосуточно играл, игнорируя всякие другие игрушки, порой даже с нешуточным моторчиком. Я был верен своей «полуторке» вплоть до школьных годов, и лишь потом постепенно уроки и занятия на баяне вытеснили из жизни мою неполноценную игрушку.

А на всё лето меня и сестру отправляли в деревню Занино к бабушке, и мама каждый раз придумывала новую неразрешимую проблему, которая не позволяла взять с собой любимую машинку. И жизнь, которая не терпит вакуума, заполнила его. У меня появилась игрушка, которая была и предметом первой необходимости, и одновременно помощницей в моих играх. Однажды бабушка за столом во время обеда дала мне ложку, которую, как она рассказала, получила во время войны от одного нашего солдата, который со своими однополчанами останавливался у неё в доме. По словам солдатика, он отобрал эту ложку у взятого им в плен фашиста. И бабушка её сохранила. Она была металлической, но по форме – точь-в-точь как деревянные, традиционные в то время в деревнях. А ещё на черенке ложки, которую презентовала (словечко-то какое употребил!) мне баба Деня, была выгравирована ненавистная для советских людей свастика. Но для меня эта свастика была равносильна доказательству добытого в бою трофейного оружия – отобранного у врага по праву победителя.

Я прикипел к этой ложке. Никому не было позволено за столом брать «Славкину ложку», и постепенно она стала ещё и моей любимой игрушкой. Я ходил в местную лесополосу в разведку, трепетно храня «трофей» у себя на груди. Я сидел в засаде, забравшись на черёмуху, и ложка была и телефонной трубкой, и пистолетом, которым я отстреливался от нацистских оккупантов. И когда в полку́ подходило время обеда, то черёмуху среди однополчан я распределял с помощью моей новой игрушки. В Москве я многократно пересмотрел фильмы – блокбастеры того времени, герои «Подвига разведчика» и «Звезды» были моими друзьями и однополчанами в моих играх и, как правило, спрашивали у меня, откуда у меня взялась эта чудо-ложка. И я в тысячный раз рассказывал, как ходил в разведку и там взял «языка». История обрастала всё более правдоподобными небывалостями.

Я взрослел, но верность ложке трепетно хранил. Теперь, когда мы с ребятами ходили в походы, где варили уху и грибной суп или пекли картошку, она вновь занимала достойное место. Я важно вытаскивал из кармана предмет своей гордости и, выполнив с ней ряд ритуальных телодвижений, приступал к трапезе.

А потом бабушка переехала к нам в Москву, и во время переезда ложка потерялась. Я сильно огорчился. И вдруг понял, что вместе с ложкой расстался с детством. Что вместе с ней ушло что-то светлое, сказочное, чему даже не придумано названия.

Общежитие

Небольшая авторская ремарка: ты, терпеливый читатель, дошедший до данной страницы моей «нетленки», наверняка удивлён, что автор (то есть я) в повести «Птицы перелётные» резко перепрыгнул практически через двадцать лет – из юности в зрелость своих героев. Но ведь было же что-то в эти годы? Ведь было же?