Птицы перелётные

Мы оказались с ним в один из этапов нашей жизни соседями. И я умудрился «на слабо» написать с ним совместно несколько приличных песен. «Улочки-переулочки», «Мёртвый сезон», «Пора прощания», на которые обратили внимание поклонники русскоязычной эстрады. Но никакой звёздности после этого успеха в моём друге обнаружено не было. Он по-прежнему был неудержимым выдумщиком, неистощимым балагуром, незаурядным стихотворцем и ближайшим родственником Бахуса (а этот бог, как известно, не отворачивался от хорошеньких женщин и доброго вина).

Он ушёл из жизни, но, как и раньше, рядышком. Саша – собеседник и друг, редактор и советчик, мотиватор и цензор.

Он – просто Смогул!

Саше Смогулу

Всё безлюднее наши перроны,
А разлуки на слёзы скупей.
Всё страшней подходить к телефону —
К трубадуру дурных новостей.

Я тебя первачом от Солохи

Помяну и в застольном бреду,
Словно жизни последние крохи,
Крошки чёрного хлеба смету.

А за окнами пьяная вьюга

Заплутала средь стылых огней.
И дорога до старого друга
В Новый год стала жизни длинней.

И на кухне с разором авральным

(По приметам – на крепкий мороз)
Завывает встревоженный чайник,
Будто горе учуявший пёс.

Ю. Ремесник

2. Мёртвый сезон

Ох, нелёгок был мой друг Шурик в быту! Ох, нелёгок!

Его задушевная дружба с различными горячительными напитками мужского и женского роду была крепка, проверена временем и, что самое важное, она была взаимна. Саша и винчик не предавали друг друга, торжественно отмечая даты взаимной любви очередным локальным или всенародным праздником. Знал ли я об этой трогательной любви? Знал! Но это знание меня не вооружало. И я понимал, что все мои усилия не ревновать соавтора к горячительным напиткам разобьются в очередной раз о правду жизни. И я позорно продолжал его (то есть Сашу) трепетно любить, несмотря на отдельные недостатки «живого классика». Чего там? Он был чертовски талантлив и имел право на пагубные привычки. А в минуты его просветления я его снабжал практическими знаниями, что выпивши не стоит попадаться мне на глаза, так как я, будучи худруком нашей команды, обязан принять меры. Он со мной соглашался, но почему-то в ответственный момент всё делал с точностью до наоборот. Покачиваясь, он подходил ко мне перед концертом и говорил:

– Славок, я тут красненького дал, но я готов спеть на две песни больше! Я сегодня в небывалом порядке!

– Саша, – почти плача говорил я, – теперь мне придётся принимать меры! А где мне их взять?

Я его увольнял с этого концерта, он отправлялся спать, а зритель терял возможность познакомиться с искромётным творчеством московского барда.

Так вот… В Черновцах, куда мы нашей группой десантировались, сладкий и неповторимый полёт Александра Владимировича продолжался весь вечер. Да и ночью город не дал возможности посадить смогуловский «летательный аппарат». А утром мы на самолёте отправлялись в Симферополь, чтобы оттуда перебираться в Ялту. Шурик проспал весь полёт на декольтированном плече очень симпатичной девушки. Она поначалу отбивалась от ухаживаний короля КСП-шной песни, но потом смирилась и не без удовольствия принимала сонные смогуловские щекотания бородой своего плеча. Но… Смогул был ветренник и свою избранницу не повёл в загс того ещё, советского образца. Скажу, что шёл май девяностого года, и политические страсти в стране увлекли все её население. До аморалки Смогула никому не было дела.

А мы, между прочим, были в то время ой как популярны! И нам как заезжим гастролерам ну очень хотели угодить местные руководители. И растопили для нас баньку. Великий банщик, всемирно известный парильщик Смогул явился с некоторым опозданием – и сразу в парилку с листком бумаги и авторучкой. Забравшись ко мне на верхнюю полку, он заговорщицки молвил:

– Старичок, погода на морях нехарактерная, и это побудило меня написать некие вирши о сложностях любви в этом благодатном крае… Ознакомься! Если тебе понравится, припев придумай сам, у тебя это лучше получается.

Сопротивляться не было сил, и я взял листок из его рук. Прочитал.

– И что ты думаешь?

– Я думаю, что ты когда-нибудь сдохнешь от водки…

– Нет, коллега, взгляните, каков слог!

– Хочешь припев?

– Хочу!

– Фильм с Банионисом «Мёртвый сезон» помнишь?

– Я щас, быстро!

Он взял из моих рук лист бумаги и быстро накалякал припев, срифмовав «мёртвый сезон» с «бизоном».

– Не дрейфь, я потом всё исправлю.

Не исправил ни потом, ни позже, и я, в назидание соавтору, записал песню с этими словами. И эти слова стали одними из самых знаменитых в творчестве Саши. Во всяком случае, в «Первом круге» эти строчки цитируют весьма часто, считая это шуткой гения.[1]