Птицы перелётные

Что ж, волком прослыть одиноким нетрудно,
И зубы скрипят от молвы и советов!
Неважно, что нынешний ужин твой скудный
И где-то кукует нарядное лето.

Ты знаешь, судьбу ты, дружок, не искал,

Её на тебя с рюкзаком погрузили.
И был на пути одинокий вокзал
И песни, что с Музою вы сочинили.

Куда же идти? Ты ведь, честно, не знал;

И вдаль повела, блин, Кривая, ты понял?
И листик осенний под ветром дрожал,
Но я его словом одним урезонил.

Ведь кто-то же должен смело вперёд

Идти, невзирая на лица и мненья?
Неважно, что скользок сомнения лёд
И танец танцуют нахальные тени!

Плевать, что воздастся тебе лишь потом,

И в удивленьи раскинутся руки!
Но быстро не строится Вечности дом,
И смотрят на нас в ожидании внуки.

4. Так было надо…

Ренегатство Смогула (дружба со мной, известным поп-исполнителем) широко обсуждалось в тех кругах, в которых он жил, творил и безумствовал. Но, должен сказать, прежде чем он согласился поехать с «чуждым элементом» на заработки, Александр Владимирович выпустил море стрел в моих коллег, и совесть его была чиста. Тем не менее мы всё же нашли общую платформу – этим актом (было сказано) мы поднимаем уровень текстов на нашей вонючей попсовой сцене.

– А кому легко?

– Нет, ты меня не понимаешь!

– Как раз я-то и понимаю!

Примерно так мы с ним перестреливались фразами, когда оставались одни и можно было содрать с себя маски «прогрессивного барда» и «успешного поп-рокового исполнителя». И я действительно его понимал, поскольку мне тоже осторожно намекали, что песни на стихи Смогула будут непонятны моей аудитории и я растеряю своих поклонников. Но мы были упрямы, с одной стороны, а с другой – нам нравилось наше общение, и мы всё очевиднее становились друзьями. Этому способствовало соседство наших домов и возможность в беседе исповедоваться и рассказать, как нас не понимают. Это значительно поднимало градус наших походов друг к другу в гости. Не знаю, выдержало бы наше стремление «написать что-нибудь вместе», если бы по соседству жил Бережков или Мирзоян?

Не знаю… Но в те дни нам хватало фразы: «А что нам мешает попробовать?» И мы пробовали. И у нас получалось. И когда наши песни зазвучали на телевидении и радио, аргументы у противоборствующей стороны совсем иссякли. Да, собственно, никто и не противоборствовал. Все махнули на нас рукой и смотрели, что из наших затей получится. А мы с Сашкой упивались первыми локальными успехами и сравнивали себя с горьковским Данко. Правда, при обсуждении во весь рост вставала проблема: «А хочет ли ведомый нами народ выйти к свету?» Но после бурных прений мы решали, что сердце уже вырвано из груди и «поздняк метаться». Мы доводили температуру наших дискуссий до кипения и расходились по домам «непризнанными гениями». А перед сном мы несколько раз в мозгу прокручивали вечернюю беседу и с чувством выполненного долга засыпали.

– А ты знаешь, – сказал мне однажды наш общий друг Саша Олитский, – Смогул в нашей среде часто чувствовал себя довольно одиноко. Его не всегда понимали… И то, что он дружил с тобой, по мнению многих, объясняло те непонятки, которые нет-нет да и возникали в нашем общении с Шуриком.

– Я это очень хорошо понимаю. Меня тоже не принимают ни в одну стаю – ни рокеры, ни попса, ни ваши.

– Ну, наши-то тебя не примут, потому что ты зарабатываешь деньги, а мы питаемся «святым духом».

– Ладно, время само расставит всё по своим местам.

И оно вправду во всём разобралось. И вот мне аплодируют после песни, спетой в «Первом круге», а с Олитским мы перезваниваемся буквально каждый день, обсуждая практически все проблемы бытия. И у нас среди имён Роналду, Трампа, Путина и Высоцкого часто звучит имя Александра Смогула. И беседа окрашивается в нарядные тона.

С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, САША!