Птицы Великого леса

Тихий смех, больше похожий на кашель, донёсся с другого конца стола.

– Это он над нами? – изогнул бровь Милош.

– Не знаю. Может, – Дара пожала плечами. – Или вспомнил что-нибудь ещё смешное.

– По-твоему, мы тоже смешные?

Вино и поцелуи вскружили Даре голову, и всё на свете казалось ей смешным.

– Вообще-то, да, – с важным видом кивнула она.

– Хм…

Милош провёл пальцем по краю своей кружки, но так и не отпил больше.

– Как думаешь, каким будет мир, если исчезнут все духи Нави? Если не будет источников?

– Будет пусто, – в груди заныла чёрная дыра, которую ничем, кажется, было не заполнить. – А без источников духи никуда не денутся, просто обозлятся и станут дикими. Дедушка рассказывал мне, что так было однажды далеко отсюда… Давай не будем об этом. Не хочу грустить.

– Тогда пей, – Милош снова впихнул ей в руки кружку. – Или лучше поцелуй меня.

В избу они возвращались, не выпуская друг друга из объятий. Дара уже знала, что завтра будет иначе смотреть на Милоша, иначе говорить – снова холодно, отстранённо. Но в груди было жарко, а на языке вязко, и распаренное тело стало лёгким от наслаждения. До утра ещё оставалось много времени.

Милош долго целовал её в сенях.

Они зашли в избу на цыпочках, легли каждый на прежнее место.

– Нужно поспать, – Милош заворочался в темноте, укладываясь поудобнее на тюфяке. – Завтра весь день лететь. Отдохни.

Он заснул почти сразу, а Дара ещё лежала, прислушиваясь к стуку его сердца, тихому дыханию и к холодному эху поздней зимы.

Весна не наступит, пока сильна Морана. Чернава говорила, что пряха несла жизнь, равно как и смерть. Но былое равновесие оказалось нарушено. Богиня испила слишком много чужих жизней. Сотни людей принёс ей сначала пожар, а после мор. Разве сможет она уступить место весне, когда столь пьяна от чужого горя?

Морана пришла в Лисецк лишь потому, что искала там Дару. Она забрала Весю первой лишь потому, что Дара взяла сестру с собой, а не отослала домой, как стоило.

Если Морана заберёт её дитя, если прорвётся в Великий лес к золотому источнику, то не будет уже смерть равна жизни. Останется одна лишь смерть. Некому её остановить.

Издалека сначала тихо, но всё громче, всё явнее слышался скрип колеса. Дара обернулась и увидела ожившую мельницу, а чуть дальше избу. Завалинка была пуста, значит, дед ждал её в доме. Дверь оказалась приоткрытой.

– Дарка! – раздался звонкий голос сестры. – Иди ужинать.

Под ногами лежала шёлковая трава, мягкая, точно перьевая перина. Дара ступала босая, подставляя лицо закатному солнцу, вдыхая запахи трав и хлеба.

Она улыбалась, и улыбка эта рождалась в сердце. И на душе было легко, тепло.

Дара переступила порог, склоняя голову под дверной притолокой. Неужто так выросла за это время? Родной дом вдруг показался маленьким.

Внутри было светло, точно тысячи свечей горели, ослепнуть можно.

– Что так долго? Остынет всё, – с укором сказала Веся.

Глаза защипало. Почему Дара плакала?

Она вытерла лицо, посмотрела на свои руки, мокрые от слёз.

– Веська, – пискнула она, точно малая птаха. – Веська. Ты же мертва.

Сестра поставила горшок посередине стола, села на скамью между отцом и дедом.

– Да, – сказала она и повторила: – Да.

Дара сжала кулаки и вздохнула громко, просыпаясь. Она села, зажав рот рукой, сдерживая всхлипы.

Сердце в груди бешено колотилось.

Почему с ними был Барсук? Почему он ждал её за снежной бурей вместе с отцом и сестрой?

От волнения Дара не могла оставаться на месте. Она прокралась к двери, опасаясь разбудить кого-нибудь, вышла на крыльцо. Морозило. На востоке уже светало. Зимний серый рассвет окрасился розовыми переливами.

Дара уставилась на чёрную линию леса, обнимая себя руками. Она почти не чувствовала холода, только боль в груди, там, где билось сердце.

Она не могла вернуться домой. Не могла отступить. Не после всего, что случилось.

Но на мельнице ждал Барсук, ждала мачеха. Скоро весна, нужно будет молоть зерно. Дара пригодилась бы дома. Она бы снова стала там счастлива. Она бы слушала реку, ходила по горячей земле босыми ногами. Её руки вспомнили бы, как доить корову, а спина заныла бы от тяжёлых мешков с зерном.

Но Дара должна была остаться.

Всё ярче загоралось небо на востоке. Пар облачками вырывался из приоткрытого рта. Из тёмной рощи взмыли в небо пробудившиеся птицы. Выше стаи показалась серая точка, и Дара прищурилась, пытаясь её разглядеть. Сова.

На дороге показались двое мужчин. Один держал под уздцы лошадь, другой, явно дружинник, расспрашивал его о чём-то. Оба обернулись, заметив Дару, и пошли навстречу. Она прищурилась, пытаясь разглядеть в рассветном сумраке лица.

– Что-то случилось? – спросила она, когда мужчины подошли ко двору.

– Госпожа княжеская ведьма, – позвал дружинник. – Тут гонец прибыл.

– Это я, – подал голос второй. – Богдан.

Дара застыла на мгновение, не веря своим ушам, слетела вниз по ступеням, бросилась на шею, прижалась.

– Ох, Богдан, – прошептала она сама не своя. – Ты был дома? Ты видел мою семью?