Пучина

— А помните заключеніе Прудона въ его «Войн и мир»? Онъ прямо говоритъ: «Человчество не желаетъ боле войны».

— Ахъ, что понимаютъ вс эти кабинетные ученые! Они говорятъ: «Человчество не желаетъ боле войны», а человчество только и движется впередъ борьбою…

Онъ засыпалъ меня цлой массой горячихъ и страстныхъ фразъ въ защиту войны и потомъ, смясь, закончилъ:

— А о масс убитыхъ пусть ужъ плачутъ нервныя барыни! Я лично готовъ бы хоть сейчасъ идти подъ пули: побдить или умереть! Вдь умереть все равно придется рано или поздно, а тутъ, кром смерти, есть еще шансъ выиграть побду, отличиться, стать во глав другихъ людей.

Онъ, обыкновенно сдержанный, оживлялся при этомъ и весь горлъ, какъ въ огн. Я сознавалъ, что изъ него выйдетъ недюжинный военный, который оставитъ по себ слды въ этой области дятельности.

Уже съ первыхъ же дней его поступленія на службу вс окружавшіе его товарищи и начальники стали сознавать, что этотъ человкъ пойдетъ далеко, и волей-неволей начали относиться къ нему съ уваженіемъ. Идя къ намченной дли, онъ старался избгать даже свтскихъ развлеченій, баловъ, театровъ и собраній, затягивающихъ обыкновенно въ свой водоворотъ молодежь и отнимающихъ много дорогого времени въ лучшую пору жизни. Аскетомъ онъ, впрочемъ, не былъ; говорили даже, что животные инстинкты развиты въ немъ въ сильной степени; но онъ какъ-то умлъ обдлывать дла своего закулиснаго разврата безъ большой затраты времени, безъ увлеченій, безъ тни поэзіи, презирая несчастныхъ жертвъ общественнаго темперамента и третируя ихъ, какъ животныхъ.

— Къ несчастью, безъ этой скотины не обойдешься, — говорилъ онъ цинично и, когда ему замчали, что его взгляды безнравственны, онъ коротко спрашивалъ:- А вы иначе смотрите?

И въ его голос звучала холодная и жестокая насмшливость: въ нравственность людей въ сношеніяхъ мужчинъ и женщинъ онъ не врилъ и говорилъ, что именно въ этой области человкъ остался и останется вполн скотомъ.

X

— Вы чувствуете сами, Викторъ Петровичъ, чмъ пахнетъ въ воздух? — весело спрашивалъ меня Прибыльскій, входя какъ-то разъ въ мой кабинетъ и пожимая мн руку,

Онъ держалъ въ лвой рук газету, которую, видимо, только-что просмотрлъ и въ которой, вроятно, нашелъ извстія, обрадовавшія его.

— Братушкамъ ршились помочь, собираемъ на нихъ деньги, посылаемъ добровольцевъ, — пояснилъ онъ быстро и бросилъ на столъ фуражку и газету. — Вы понимаете: это начало войны. Добровольцами одними это не можетъ кончиться. Никогда не допустили бы посылать ихъ, если бы не думали о войн.

Онъ заходилъ по комнат, радостный, возбужденный.

— И какъ кстати я успю окончить академію. У меня будутъ развязаны руки. Въ добровольцы я, конечно, не пойду, а когда начнется формальная война Россіи съ Турціей, я, конечно, сдлаю все, чтобы быть на мст военныхъ дйствій.

— И вы это говорите такъ спокойно? — спросилъ я по безъ удивленія. — Теперь-то?

Александръ Прибыльскій, какъ я слышалъ, намревался жениться и, всегда сдержанный, уже раза два проговорился, что ему нравится одна изъ дочерей генерала Терещенко. Насколько я могъ понять, тутъ даже не были замшаны особенно сильно расчеты на какія-нибудь выгоды.

— А что? — спросилъ онъ, не понявъ меня.

— А ваши планы относительно женитьбы? — пояснилъ я.

Онъ усмхнулся.

— А! вы вотъ о чемъ. Это пустяки! Годомъ раньше — годомъ позже женюсь, не все ли равно.

И впервые онъ разоткровенничался.

— Я спокоенъ, потому что вполн убжденъ въ моей невст. Она меня любитъ, уважаетъ, чуть-чуть даже идеализируетъ, — проговорилъ онъ, и по его лицу скользнула самодовольная улыбка, говорившая, что ему именно такая жена и нужна, которая создала бы изъ него кумира. — Она будетъ гордиться каждымъ моимъ подвигомъ на войн, мы будемъ, такимъ образомъ, только счастливе посл войны, которая дастъ мн возможность отличиться, а ей доказать мн, что время и разлука не ослабили ея чувствъ.

— А если васъ убьютъ? — спросилъ я.

Онъ засмялся.

— Тогда меня похоронятъ, вотъ и все! Или вы думаете, что я буду скучать и тосковать въ могил: «Какъ это, молъ, такъ умеръ я, даже и не женившись!»

— А ваша невста? — полюбопытствовалъ я.

— Она знаетъ, что я, какъ и вс люди, смертенъ, — пояснилъ онъ:- но если меня убьютъ, какъ героя, на войн, то она можетъ хоть гордиться мной, тогда какъ при обыкновенной смерти иногда не бываетъ и этого утшенія, а остается порой одно воспоминаніе, какъ измучилъ человкъ окружающихъ своей болзнью и какъ скверно онъ умиралъ. Помните дядю…

Я покачалъ головой.

— А знаете, я все боле и боле убждаюсь, что вы можете только позволять любить васъ, но сами не можете полюбить никого.

— Вы думаете, что я Маремьянокъ только могу заводить? — спросилъ онъ.

Онъ засмялся.

— Впрочемъ, вдь и Маремьяны были любимы дядей; конечно, онъ любилъ ихъ по-своему, но все же любилъ.

Мы перемнили разговоръ.