Пучина Сирены

В зале было довольно тихо, слышалось лишь негромкое бормотание арборов и воинов, сидевших поодаль от королевской поляны. Молодой воин, который, похоже, боялся подойти близко, поставил перед Луном тарелку с круглой темно-коричневой хлебной лепешкой и нарезанными кусочками фруктов, желтого и красного. Другие уже начали есть, так что Лун взял один кусочек фрукта. Его голод уже прошел сам собой, а это был дурной знак. Лун заставил себя жевать, надеясь, что, когда принесут мясо, его желудок уже начнет слушаться. Он успел проглотить две дольки фрукта и кусок хлеба, когда Оникса произнесла:

– Значит, это – потерянный отпрыск Малахиты.

– Говорят, что да, – сказал Лун и откусил еще одну дольку фрукта. Через мгновение он увидел, как на него уставились другие консорты, и догадался, что ответа от него не ждали. Что ж, теперь прикусывать язык уже поздно; к тому же, что бы он ни сказал и ни сделал, их мнение о нем не изменится.

Оникса не подала виду, что удивилась, но Лун почувствовал, что разжег ее любопытство.

– И ты сорок циклов жил дикарем в лесу.

– Нет. – Лун нарочно помедлил, прожевал и проглотил фрукт, который камнем лег ему в желудок. – Я сорок циклов жил дикарем в самых разных местах.

Он видел, что консорты и королевы жадно слушают, хотя многие старались притвориться, будто им скучно. Получалось это не у всех. Оникса сказала:

– С земными созданиями.

– Иногда. – Он слизал фруктовый сок с пальцев и прибавил: – Когда они меня пускали.

Шипы Ониксы задрожали. Похоже, самообладание Луна сильно ее бесило. Королева хотела вывести его из равновесия, смутить, заставить лебезить перед ними. Однако она не получила, чего желала. И тогда она спросила:

– В их постелях? – В ее голосе звучало ленивое любопытство и презрение.

Консорты, притворявшиеся, что не слушают, покосились на него. Воины и арборы, сидевшие ближе всего, замолкли.

Лун ощутил, как по нему прошла волна жара. В Тумане Индиго никто никогда об этом не спрашивал, ни Нефрита, ни Звон. Даже Утес, хотя он и так, наверное, знал ответ, ведь Лун говорил ему, что жил с земной женщиной. Лун думал, что для раксура это не важно. «И ты снова ошибся». Он отрезал:

– Тебя это не касается.

Оникса склонила голову набок. Повисла долгая, напряженная пауза.

– Твое воспитание оставляет желать лучшего.

Чей бы травоед мычал. Лун постарался, чтобы его наигранное любопытство прозвучало почти искренне, и спросил:

– А разве не родной двор должен им заниматься? Хотя мои сородичи бросили меня и четверых маленьких арборов умирать в лесу, так что, наверное, с них пример брать не стоит.

Во всем огромном зале повисла тишина. Оникса выпрямилась, поднимая и опуская шипы. Ее голос стал жестче, когда она спросила:

– И твоя бывшая королева из Тумана Индиго ничему тебя не научила?

Конечно же, Оникса прекрасно знала, как ударить в ответ побольнее.

– У нее не хватило времени. Двору пришлось отбиваться от Сквернов.

Оникса замерла, консорты и королевы неловко завозились. Лун надеялся снова подвести к тому, что они бросили детей, ведь в первый раз это так здорово сработало. Однако теперь он, похоже, задел еще одно больное место. Неужели они так напряглись, потому что вспомнили о стародавнем нападении Сквернов на далекую восточную колонию, которое никак не коснулось ни Ониксу, ни юных королев и консортов? Нет, вряд ли.

Решив поддеть их еще раз, Лун сказал:

– Она могла оставить свой двор на милость Сквернов, но не сделала этого. – Кто-то шумно вдохнул, но остальные прислушивались к каждому его слову. – Не всякая королева поступила бы так же…

Оникса вскочила на ноги и одним прыжком пересекла разделявшие их несколько шагов. Шипы королевы топорщились, она была в ярости. Лун откинулся назад, почти что лег на шкуру и стал отползать. В страхе он попытался перемениться, однако его потуги ни к чему не привели, словно он родился и всю жизнь был земным созданием. Лун зарычал на Ониксу – если ему было суждено погибнуть или оказаться избитым на глазах у половины двора, то он хотел хотя бы побороться. Затем Оникса замерла.

В зале что-то заметно переменилось. Оникса вздрогнула и зашипела. Обернувшись, она оказалась перед другой королевой, которая стояла лишь в нескольких шагах от нее.

Размером и телосложением она походила на Ониксу, но если та была медной с красным рисунком, то темно-зеленая чешуя этой королевы казалась почти черной. На секунду Лун подумал, что узоры на ней светло-серого цвета, но затем понял, что это – шрамы; они иссекали все тело и полностью скрывали паутинчатый рисунок. На ней не было никаких украшений, кроме серебряных наперстков на когтях, инкрустированных кристаллами. Королева-сестра не могла быть столь стара и огромна. Это была Малахита.

Она произнесла:

– Ты переходишь черту. – Голос королевы звучал спокойно и бесцветно. Ее шипы даже не дрогнули, но все раксура в зале съежились в комок.

Лун подумал, что она обращается к нему. Однако Оникса сделала шаг назад и с заметным усилием опустила шипы. Она ответила:

– Возможно. Твой отпрыск умеет выводить из себя не хуже, чем ты.