Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Несложное дело белогородского помещика Бахирева с разграбившим его имение сержантом Григорием Сединым тянулось 14 лет; дело Державина с прапорщиком Дмитриевым по картежной игре продолжалось 12 лет; дело Бахтиных, разграбивших в Брянском уезде имение помещика Тютчева, тянулось с 1768 по 1799 год, т. е. 31 год[455]. Делом сибирского генерал-губернатора Якоби 2-й департамент Сената занимался более семи лет, оставя прочие дела и собираясь два раза: поутру и после обеда. Экстракт из дела, составленный Сенатом, состоял из 3000 листов. Откуда такая медленность? Добрынин говорит, что десятая часть чиновников служила с пользой, десятая могла быть терпима, а остальные восемь десятых никуда не годились. На службу смотрели как на материальное обеспечение, средство к наживе и обогащению, а польза общественная оставлялась в стороне, и о ней никто не думал. «Я от лености, – говорит с горькой насмешкой Н.И. Новиков[456], – никакой еще службы по сие время не избрал, ибо всякая служба несходна с моей склонностью. Военная кажется мне очень беспокойной и угнетающей человечество: она нужна и без нее никак не можно обойтись; она почтенна, но она не по моим склонностям. Приказная хлопотлива: надлежит знать все пронырства, в делах употребляемые, чтобы не быть кем обмануту, и иметь смотрение за такими людьми, которые чаще и тверже всего говорят: дай за работу, а это очень трудно. И хотя она по сие время еще гораздо наживна, но однако же она не по моим склонностям. Придворная всех покойнее и была бы легче всех, ежели бы не надлежало знать наизусть притворства гораздо в высшей степени, нежели сколько должно знать ее актеру: тот притворно входит в разные страсти временно, а сей беспрестанно то же делает».

Смотря на старших своих собратий, среднее и мелкое чиновничество было также лениво, пренебрегало делами и пользовалось всяким случаем, чтобы сорвать и с истца, и с ответчика.

У мясника увели быка, но вор был скоро отыскан, и мясник, отправившись в канцелярию, бил челом секретарю с приложением двух крестовиков.

– Я, друг мой, не такой человек, – сказал он, – чтобы взятки брать, но полученные деньги опустил в карман.

Привели вора, но тот сунул секретарю империал. Секретарь стал допрашивать мясника по форме, т. е. о том, о чем не надобно, «и завел с ним такую материю, которой мужик не разумел». Мужик отвечал некстати, и тогда секретарь составил определение, что мясник «в речах своих замешался и решено его высечь за напрасное оклеветание своего ближнего». Мясник подал апелляцию. «Ежели он молод, лет двадцати не больше, – замечает «Адская почта», – то, может статься, дождется конца своего дела»[457].

Таким образом, кто больше давал, тот и был прав. Впрочем, взятки не всегда помогали ускорению дела. Всякая жалоба на проволочку суда не имела последствий, и подьячие не боялись угроз.

– Изволь жаловаться, – говорили они, – а я скажу, что ты мне деньги давал, а за них наказание одно что шуту лихоимцу, что доброму человеку просителю.

Взятки брались через жен, метресс, при помощи карт, обедов и другими способами. Они назывались «акциденцией» и «барашком в бумажке».

Против взяток, или, как называли современники, «застарелой неправды», издавались указы, говорились проповеди еще Феофаном Прокоповичем, писались сатиры Кантемира, Сумарокова, Нахимова, комедия Капниста «Ябеда» и фон Визина, «письма, найденные по блаженной кончине надворного советника Взяткина».

«Всячина» напечатала на своих страницах особые заповеди для судей и подьячих:

I. Не бери взяток.

II. Не волочи дела от тебя зависящего.

III. Не сотвори крючков.

IV. Не обходись грубо с людьми.

V. Не говори челобитчикам завтра.

VI. Не делай несправедливых из дел и законов выписей.

VII. Не давай наставлений в ябеде.

VIII. Не напивайся пьян.

IX. Чеши всякий день голову, ходи чисто.

X. Покинь трусость в рассуждении иных и дерзость в рассуждении других.

«Один знающий все законы наизусть стряпчий, – публиковано было в журнале «Вечера», – которого ни к какому суду за ябедничество допускать не велено, желает вступить в службу к какому-нибудь доброму помещику, с тем обязательством, что он помещиковым именем у всех его соседей оттягает луга, леса и земли и клянется совестью вскоре его обогатить, ежели кто из соседей не даст ему больше денег, нежели сколько он от своего помещика получит. В противном случае он не отвечает за то, останется ли его хозяин при своей деревне и не продаст ли он его самого».